Дарби Кейн - Милая женушка

Она знала, что это ложь. Одна сплошная большая ложь. Но больше не стала ни о чем спрашивать, поскольку понимала, что услышит то же самое. Чушь и враки.

Аарон улыбнулся, и от этой улыбки Лайла почувствовала себя скорее жертвой, чем женой.

– Ну, раз теперь все решено…

Наклонившись, он поцеловал ее в лоб. Лайла с трудом удержалась, чтобы не отшатнуться. Возможно, он как раз и хотел, чтобы она направила энергию именно на это, потому что выхватил телефон из ее руки прежде, чем она сообразила, что к чему.

– Уберись здесь. Я пришел пораньше, чтобы сводить тебя в ресторан, но не могу, пока в комнате такой бардак.

Он вышел, забрав с собой телефон. Для него на этом все закончилось. Он в самом деле считает, что все эти невнятные разъяснения и заверения подвели под разговором черту. Что она скатится обратно к прежней жизни, позабыв, что видела, и все пойдет своим чередом. Что она слишком глупа, чтобы форварднуть некоторые видео себе на мыло, пока аккумулятор секретного телефона не сдох.

Она пересмотрит их все до единого. Выудит каждую подробность. Не позволит ему вывернуть все наизнанку, свалив вину на нее. Она всегда знала, что больше не переживет одной-единственной вещи … но, выскочив замуж, напоролась прямо на нее.

Она уладит это. Прежде не могла, но на сей раз справится.

Она его остановит.

Вторник как вторник.

Относительно нудный характер обычного утреннего графика будет вечно всплывать в памяти Лайлы Риджфилд всякий раз, стоит ей мысленно вернуться к этому дню. Ничего необычного. И смотреть не на что.

Она слонялась из угла в угол все утро. Баюкала в ладонях чашку кофе, пока напиток не трансформировался из обжигающе горячего в чуть теплый, а затем – в омерзительную холодную жижу. После десяти сбросила удобную пижаму и надела длинные расклешенные черные брюки и зеленую шелковую блузку, как пристало дамам, наслаждающимся изысканным обедом в клубе, но не ведающим, куда еще себя деть.

Тут же возник соблазн отыскать треники или трико для йоги, но она не поддалась, поддерживая такой имидж, какого хотелось Аарону, даже сейчас. Повседневная одежда будет выбиваться из контекста, бросаться в глаза. А сегодняшний день должен выглядеть совершенно нормальным. Чтобы ничего не показалось необычным, а уж тем более запоминающимся.

Требования к дресс-коду Аарон установил еще на первых порах супружества. Нахлебавшись за трудное детство всяческих бед, вплоть до утраты обоих родителей, он настаивал, чтобы семья представала перед окружающими в определенном свете. Ибо его жена – пусть только с виду и только для других – денно и нощно должна быть собранной и создавать определенное впечатление. Чтобы у них еженедельно прибирали и доставляли питание, когда обоим лень готовить. Чтобы со стороны было видно, насколько они преуспевают.

Лайла взяла на заметку его требование идеализированного образа семьи. Отличающегося от известного ей. Он будто верил, что если обзаведется всеми внешними атрибутами – от большого дома до идеальной жены, – остальное подтянется само собой. И никто не сможет ни оспорить, ни погубить это. Лайла, в свое время проложившая путь через лабиринт дисфункционального воспитания, понимала, что вещи, за которые цепляешься, чтобы выжить, не всегда рациональны.

В начале брака навязанный Аароном кодекс правил в одежде хоть и несколько досаждал, но проблем не доставлял, вполне вписываясь в стиль рабочей одежды Лайлы. Но все изменилось, когда они переехали и она ушла с работы: его требования к воплощению мечты о совершенстве ничуть не смягчились.

Больше ему эта игра не светит. Благодаря ей.

Сегодня она уступила на собственных условиях. Выбрала безупречный наряд, чтобы стоять перед въездной дорогой, вьющейся вверх по холму, к вольготно расположившемуся на вершине одноэтажному дому. Уложила волосы, чуть тронула лицо косметикой. Полная готовность к наигранной скорби.

Садовникам следовало воздать должное за девственный газон и кусты замысловатых форм. Ее личный вклад сводился к ежемесячному выписыванию чека за их услуги. Когда она была ребенком, отец считал стрижку травы мужской работой, опасаясь, что она поранится. Наставления о том, где ее место, а где нет, сливались в сплошное жужжание. Его строгий, неодобрительный голос. Он верещал «Иисусе!» по отношению к жене так часто, что Лайла даже не понимала, что это не часть имени матери, до тех пор, пока не подросла. Как раз к тому времени, когда о ее родителях начали перешептываться.