Михаил Шрай - Не ставший героем

– Не надо на меня срываться. – Ей не хотелось ругаться, но и становиться объектом моральных побоев она позволить себе не могла. – Ты сам знаешь, что важное. Вернее, кто.

С этими словами она в демонстративной невозмутимости заняла более удобную позицию у подушки.

– Да не найдут его, ясно? – со стуком в зубах проговорил парень, – Ты это знаешь, я это знаю, и он знает. Его никто больше не ищет, да и нечего уже искать. Все знают, что случилось. – Его слова били болью, но главным образом его самого, и видя это, Лиза сняла с себя маски обид. – Это уже прошлое. – Утверждал парень. – А мы в настоящем. Я не ребёнок, не нужно звонить мне миллион раз в день. Они с мамой уже с катушек съехали оба. Я не хочу в этом участвовать. Я живу дальше.

– Не знаю, Вов… Скоро сентябрь… – она не закончила.

– Лиз, ради Бога, я знаю это! – больше ничто не могло сдержать его бурю. – Я тоже помню, что он был девятиклассником, и мог бы пойти в десятый класс. Я тоже вижу эти рекламы и тоже понимаю всё это, ясно? Но он уже не пойдёт. – Он продолжал и продолжал злиться, – Просто заблокировали бы чаты, удалили бы его страницу, если бы захотели. Они сами хотят страдать. Это их дело. Но ты-то не начинай!

– Они его родители…

– И ты туда же! – Он махнул рукой в воздух и ушёл в душ один.

В свете воздушной спальни Лиза продолжила отдых без любимого парня, а блики всё так же играли на тюле и потолке, напоминая людям, что они живы.

Клавиатура отодвинута почти всё время. Так, что по её краям на столе уже скопилась пыль. Саше не нужна клавиатура для чтения учебников по химии или физике, что лежат на его столе. Вряд ли школьная программа поможет ему найти способ выбраться, но смекалка бывает чутка к человеческим нуждам. Однако сейчас перед ним не учебник. Тетрадь.

«Дорогой дневник» – пишет мальчик. «Сделаем вид, что я пишу сюда что-то значимое. И долгое. И много». Остальная часть листа без особого старания заполняется каракулями. Просто синие волны на строчках. Нажим ручки такой слабый, что она фактически болтается у парня в руке. Отложив её в сторону, он медленно, как будто бы очень бережно отгибает уголок листа, но захватывает не один лист, а сразу два. Поначалу ему удаётся. Они сминаются как одно целое. Затем он бережно отрывает их как один, затаив даже дыхание, хотя никто в Комнате на него не смотрит. Ни похититель, ни игуана. И вот, вырвав из тетради два листа, с большим усердием Саша принимается складывать верхний лист в оригами, а второй – простыми линиями, чтобы просто сложить его несколько раз. Но руки его не слушаются, листы разделаются на два, отстают друг от друга и разваливаются. Ещё долю попытки мальчик пытается это исправить. Удерживает, прижимает. Но когда наличие на столе двух разных оторванных листков становится очевидным, он сминает их в комок и тут же принимается рвать его в клочья. За каждым таким движением открываются силы на новое, более злое и резкое, и вот его уже несёт на волнах гнева без тормозов.

Он срывается и мнёт всю тетрадь, он кричит. Кричит, что есть силы. Когда на глазах проступает краснота, он швыряет тетрадь об стену. Хватается за волосы, которые за этот месяц отросли и стали уже закрывать ему глаза полностью, и теперь они раздражают его. Всё его тело пропитано насилием. Эти волосы – продукт насилия, и он сжимает их, будто хочет их оторвать. Он кричит на стены, орёт, срывая голос. Из глаз брызжут слёзы, а он всё кричит и кричит, и, кажется, совсем не собирается останавливаться. Он ненавидит. Он сам – одна сплошная ненависть. Он кидается на игуану и кричит ей в аквариум. Этот крик превращается в вой. Ещё долю минуты продолжается его ярость, пока не вытесняется признанием бессилия. Тогда уже парень сползает по стене на пол и плачет. Тело его беззащитно сворачивается в клубок.

– Помогите. – Это он произносит шепотом, отчего почти не слышно, что его голос охрип. – Пожалуйста. Пожалуйста, я больше не могу. Пожалуйста… Помогите… Пожалуйста.

В очки его било жаркое солнце и отстреливало прямо в монитор ноутбука. Скамейку окружали люди, что пришли в этот парк погулять. Дети и их взрослые, подростки, такие же трудяги, как и он, что обосновались на скамейках с ноутбуком в душной рубашке и галстуке. Правда, в рубашке Костя не был. На нём висела простая чёрная футболка и недовольное вкусом гамбургера лицо. В паре метров от него, на смежной скамейке веселились школьники. Девочка и два мальчика. С виду, неформалы. Похожи были на фанатов сатанизма, которые ещё не до конца разобрались в выбранном стиле. На снежно-белых волосах девушки было около двух десятков заколок, то с черепами, то с крестами, а некоторые с довольно крупными розами. Один из её друзей, довольно тощий, имел похожую причёску. Та же длина, спадающая на уши, и неприветливая чёлка. Только заколок на нём не было, и волосы были чёрные. Если бы не его чуть сиповатый, но всё же мужской голос, можно было бы предположить, что в группе две девочки. Третий от них отличался. Одежду носил мешковатую. Кажется, она была размеров на пять его больше. От разглядывания детей Костю отвлекала программа видеосвязи, на которой повисло изображение ассистентки, из-за чего её голос превратился в заевший на одной ноте будильник.