Виталий Патлис - HOMO CARCERE. Человек в тюрьме

Я пытаюсь намылить тело. Время в душевой ограничено. Десять минут на всё про всё. Раз в неделю. Из гуся хлещет почти кипяток, никто не станет заморачиваться и подбирать тебе водичку с комфортной температурой. Я только что ошпарился, кое-как намочив свои чресла, теперь сную обмылком туда-сюда по коже. Тяжёлый пар застит глаза. Надо ведь ещё как-то смыть мыльную плёнку с себя и не обвариться. И умудриться вымыть голову. Десять минут. Раз в неделю.

После душевой нет ощущения чистоты, словно ты не помылся, а прошёл этап санитарной обработки. По большому счёту, так и есть.

После того, как мы вваливаемся в хату, розовые от экзекуции, узбек Дастан, вдруг неестественно, рывком, опускается на скамью. Глаза его тухнут, потом закатываются. Ребята, те, кто находился рядом, подскакивают, не дав телу сокамерника распластаться по полу.

– Перегрелся, удар тепловой, – бормочет Валя, пытаясь растормошить Дастана, но руки того безвольно висят, а кожа лица начинает приобретать пепельный оттенок.

Другие парни подскакивают к тормозам и начинают колошматить что есть силы.

– Помогите, суки! – срывает голос Валя. – Человеку плохо!

Несмотря на усилия ребят, удары кулаков по тормозам глухие, негромкие, словно извлечённый звук впитывается обратно в стены.

Это мой третий день в хате, поэтому у меня сердце подскакивает к самому горлу, я растерян от происходящего и не знаю, как поступить. Сейчас – не знаю. Потому что непроизвольно перед глазами возникает случай из моей студенческой юности. Я тогда учился на первом курсе Гродненского университета, но уже играл в местном театре. И вот не гастролях в Польше (да-да, мы умудрялись уже в те годы гастролировать за рубежом!) в общем умывальнике произошёл пугающий инцидент. Одна девочка-студентка вдруг совершенно неожиданно захрипела и упала навзничь. Её тело забилось в судорогах, а изо рта полезла пена. Все окружающие поймали конкретный столбняк – замерли, совершенно растерявшись. А у меня в мозгу включился некий «автомат». Я схватил подвернувшуюся под руку зубную щётку, вставил её в зубы бедняге и перевернул девочку на бок, чтобы не захлебнулась. Ни разу в жизни я не проделывал такой процедуры, но почему-то был уверен, что так и надо поступить. И оказался прав, приступ удалось купировать без всяких опасных последствий для пострадавшей. Хотя я не сделал абсолютно ничего сверхъестественного, меня немедленно записали в герои. Позже высинилось, что у студентки действительно была эпилепсия, но последний припадок случился с ней в возрасте пяти лет, поэтому она и сама не подозревала о своём недуге. Девушка в благодарность позже принесла мне бутылку вина и как я не отнекивался («Да ты что, я ничего такого не сделал же!») заставила меня с ней пригубить. В тот раз я впервые ощутил на себе навязчивое внимание окружающих и отнёсся к этому двояко: с одной стороны было очень приятно чувствовать себя особенным, но с другой, такая слава обременяла, и накладывала дополнительную ответственность.

Но здесь – явно другой случай и другие симптомы.

Дастану всего 27 лет, организм молодой, но поди ж ты! Сидит он по 228.4 – Незаконные производство, сбыт или пересылка прекурсоров наркотических средств. Он периодически рассказывает новые сказки про своё дело, но все прекрасно знают, что он сочиняет. В реальности его взяли с полкило героина и никаких отмазок, а тем более снисхождения он, по понятиям, не заслуживает, и отношение к нему в хате соответствующее.

Но сейчас он без сознания и не подаёт никаких признаков жизни. Сейчас он обычный умирающий человек.

Я, словно очнувшись от транса, подскакиваю к безжизненному телу – дед Ваня и Макс поддерживают узбека за руки, чтобы тот не упал со скамьи. Начинаю лихорадочно щупать пульс – на запястьях, на шее. Ничего. Никаких признаков.

– Да, суки! Суки… – продолжает надрываться у тормозов Валя.

Раздаётся лязг, дверь распахивается, В хату быстрым шагом входит тюремный врач в сопровождении вертухаев.

Дастана кладут на спину, эскулап, небрежно его осмотрев, резко и со всей силы давит ему на грудную клетку. Я боюсь, что он сломает ему рёбра, остальные ребята тоже притихли, наблюдая за грубыми манипуляциями. Врач давит ещё раз.

Дастан конвульсивно вздрагивает, как в кино, широко кривит рот, ловя воздух, сипит. Потом узбек открывает глаза, бездумно уставясь в потолок, и начинает медленно шевелить руками и ногами, елозя спиной по полу.

Врач наблюдает за ним секунд двадцать, потом встаёт и разворачивается на выход.