Наталья Масальская - Жребий. Книга первая. В осколках темноты

В Маке, рядом с его домом, продавали довольно сносный кофе. Борису казалось странным общаться с говорящей стойкой, поэтому он каждый раз заходил внутрь.

– Большой американо, – сказал он улыбающейся ему кассирше, и пока она стучала по экрану ручкой, набивая заказ, полез во внутренний карман куртки за портмоне.

Раскрыв кошелек, Борис понял, что на этот раз Лариска выгребла из него все, включая карты. Он мельком взглянул на девушку, которая, заметив его замешательство, еще больше растянула губы в улыбке, терпеливо ожидая оплаты. Борис, стараясь не поддаваться невольной панике, залез в меленький неприметный кармашек, скрытый под молнией, куда обычно ссыпал мешающуюся ему в карманах мелочь и, перевернув кошелек, высыпал все на ладонь. Очередь за его спиной недовольно задышала. Борис начал не спеша отсчитывать монеты по одной, складывая их на стойке аккуратным каре. Первыми шли несколько затертых желтых десяток, за ними блестящие пятаки, двухрублевки и замыкало шествие парочка рублей. В его ладони осталась еще пригоршня мелких монет. Их он тоже высыпал на стойку, нарушая четкий строй.

– За причиненные неудобства, – пояснил он, забирая горячий бумажный стаканчик.

На улице он почувствовал себя почти хорошо. Прохладный ветер обдувал воспаленные лоб и щеки, горячий кофе неизменно бодрил. Он сел за руль, поставил кофе в подстаканник, и с размеренной неторопливостью, выработанной в нем преимуществами ненормированного рабочего дня, выехал с парковки.

В отдел Борис приехал ближе к полудню, надеясь, что уже через час под предлогом обеденного перерыва, сможет окончательно поправить здоровье в баре напротив.

В отделении была привычная суета. Коллеги сновали взад-вперед, бросая на идущего вразвалочку Бориса беглые укоризненные взгляды. Не поддаваясь всеобщему ажиотажу, он спокойно дошел до своего кабинета, снял куртку и, набросив ее на спинку стула, с облегчением сел. Тело еще гудело, приступы холодного потоотделения чередовались со вспышками все не унимающейся головной боли. Он допил остывший кофе, надеясь переключить организм на рабочий режим.

– Тебя шеф с утра обыскался.

В дверном проеме показалась Мария Поликарповна. Облаченная в неизменную шерстяную водолазку и строгую черную юбку, секретарша шефа казалась Борису старой революционеркой-подпольщицей. Иначе как объяснить, что в свои семьдесят она продолжала трудиться на благо Родины. Не только из-за ее возраста, но и в знак какого-то внутреннего трепета перед этой сухой строгой женщиной, он называл ее не иначе как по имени-отчеству.

– Мария Поликарповна, не сделаете мне чашечку кофе?

«Старая революционерка» язвительно поджала тонкие густо накрашенные губы, оглядывая его помятое очередной попойкой лицо. Она демонстративно забрала со стола пустой бумажный стаканчик и молча удалилась.

Мария Поликарповна, по непонятным для Бориса причинам, взяла над ним своеобразное шефство и со строгим, но заботливым вниманием матери приглядывала за ним, позволяя иногда не выходящие за рамки дозволенного крошечные послабления.

Борис еще немного посидел и, наконец, поднявшись из-за стола, направился к шефу.

Марии Поликарповны в приемной не было, зато на столе его ждала чашка только что сваренного кофе. Он осторожно взял ее за самые края, чтобы не обжечься и, не останавливаясь, вошел в кабинет.

Полковник Кривцов, заложив руки за спину, смотрел в приоткрытое окно, из которого не смолкая доносился монотонный гул улицы. Он обернулся на вошедшего Бориса и, брезгливо скривившись, несколько мгновений разглядывал его. Поджатые губы, заложенные за спину руки говорили Борису, что произошло что-то из ряда вон. Но самоуважение и неоценимые заслуги перед родным отделом научили его держаться уверенно и прямо. Поэтому он со стоическим спокойствием выдержал на себе тяжелый, долгий взгляд шефа и, усевшись в кресло напротив его стола, осторожно отпил из чашки.

– Слушай, Борис, – сдержанно начал Константин Львович, явно преодолевая в себе желание наорать на вальяжно раскинувшегося в кресле подчиненного, – ты хоть представляешь, как сложно мне отмазывать тебя у начальства? Что ты опять вчера устроил? Все как с цепи сорвались. Мылили мне шею с самого утра, – он несколько раз для наглядности ударил себя по затылку ребром ладони и, едва сдерживаясь, отвернулся к окну, снова заложив руки за спину.

Борис отставил чашку на широкий деревянный подлокотник, тем не менее слушал шефа молча, не оттягивая эти предсмертные судороги строгого выговора своими никчёмными объяснениями.