Андрей Сенников - Зов. Сборник рассказов

– Ну ты даёшь подруга!

Чужая рука легла на плечо. Оксана вдохнула так, что зашлось сердце, горло выдавило жалобный писк. Ей показалось, что указательного пальца на бледной кисти нет…

Жуткий завтрак. Оксана механически жевала и прилагала титанические усилия чтобы не оборачиваться на Илгун-Ты. Обожглась чаем. «Хариус? Какой хариус? А, рыба… Класс. Спасибо». Во рту стоял вкус пастели, графита и отчего-то смолы. Горькой.

Вика улыбалась, но выглядела плохо: очень бледная, круги под глазами, заострённые скулы, и волосы поблёкли. Тонкие пальцы нервно подрагивали, сжимая кружку, парок стелился по-над янтарной поверхностью и срывался с края – бесцветный, уже холодный, похожий на взгляд Сергачёва, который потихоньку напивался, неловко сидя на стуле, словно его бросили как сломанный манекен. В кукле что-то продолжало ломаться с металлическим позвякиванием и щелчками, голова её вдруг наклонялась в сторону резко, покачиваясь на гуттаперчевой шее. Она подносила пивную банку ко рту мучительно долго, рывками и, когда резиновые губы вытягивались приложиться к краешку, неживые глаза безвольно проворачивались в глазницах, устремляя взгляд нарисованных зрачков к кончику носа.

Степан, по обыкновению, казался близкой деталью пейзажа. Пугающе близкой, как Мировое древо, выточенной из его змеевидного корня в грубом подобии человеческой фигуры. «Что? Куда „идёшь“? Ах, наброски… Только пойдём к самой избушке, к подножию…»

Вике было всё равно откуда начинать. По виду, ей бы и вовсе не хотелось начинать. Наброски Оксаны оставили её равнодушной. С одной стороны, техника рисования у неё была лучше, с другой – неясно, куда подевались эзотерическая восторженность и возбуждение новообращённой. Может быть, её смущал Степан, который вызвался помочь с этюдником и теперь молча вышагивал рядом, выбирая, возможно, момент для объяснений. По дороге Оксана чуть отстала, задержавшись собрать свои принадлежности и полиэтиленовый пакет с бутылкой воды, парой полотенец и прокладками, с которыми в преддверии месячных она не расставалась, как астматик со своим ингалятором.

Степан с Викой медленно приближались к избушке, не похоже, чтобы они разговаривали. Ведьмин палец с другого берега клонился к человеческим фигуркам: не то грозил, не то предупреждал. «С любимыми не расставайтесь…», – пробормотала Оксана. Господи, неужели так бывает? И человек, способный по живому, спокойно и методично резать скальпелем, видеть в крови только досадную помеху, которую нужно немедленно убрать с операционного поля, так же немеет в присутствии избранника, как и романтически настроенный вьюнош. Ох! Она ещё не влюблялась всерьёз. Чему только радовалась, не питая особых иллюзий по поводу свой внешности. На месте Степана, она имела бы жалкий вид…

Оксана двинулась вперёд, Илгун-Ты вырастало с каждым шагом как Чудо-дерево, крона закрывала всё большую часть неба, рельефнее становились контуры ствола и ветвей, запах смолы и хвои сильнее, гуще. А ещё тянуло землёй – влажной, холодной, подгнивающим деревом и сырым мхом…

Воздух под деревом был густым и липким, как патока и, казалось, звенел. Звенел тоскливым и злобным комариным писком. Голодным… Избушка слепо уставилась на пришельцев провалами оконец. Мох – чёрно-синий, – полз по щелястым венцам ошкуренных брёвен под самые окна. Концентрические кольца на торцах брёвен напоминали мишени. Справа от сруба, у самого угла, в землю врастал один из исполинских корней, но их ещё было много: за домом – самые мощные, колоннообразные, – в расщелине, в сырой глубине которой ещё клубилась ночная тьма, несколько корней потоньше вонзались прямо в скат крыши; корни-щупальца впивались в склоны. Палая хвоя устилала всё вокруг ржавым ковром.

Один взгляд вверх, в хаотичное переплетение сучьев, и голова норовила зарыться в плечи. Тело цепенело, стоило только задуматься о прочности корней-колонн, подпирающих исполинский ствол.

Они остановились метрах в десяти от сруба.

Степан опустил этюдник на гальку, присыпанную хвоёй.

– Я пойду?

Никто не ответил. Оксана осторожно опустилась на свой стульчик, Вика возилась рядом, устраиваясь.

Он провожал троицу взглядом, тщательно считая шаги. На счёте сто Виктор поднялся, аккуратно поставил початую банку на стол и подошёл к машине. «Закрыл или нет?». Палатка надёжно прикрывала его от случайных взглядов, но он медлил, зацепив ручку задней двери, указательный палец легко, словно лепесток ромашки, касался запорного крючка. Подушечка пульсировала. Виктор выдохнул, вдохнул и, задержав дыхание, плавно надавил.