С первой добычей, лёгкое возбуждение прошло, но обычного умиротворения, даже безмятежности отчего-то не наступило. Белёсое небо над сопками набухало рассветом, как грязная вата свежей кровью. Кия беззвучно катила свинцовую рябь и с оттягом хлестала под колени. Тайга по берегам застыла почерневшей коростой, распадки сочились туманными языками, словно гноем.
«Не проси много, твоё желание может исполниться».
Так отец говорил, но голос в голове был скрипучий и старый, пропитанный дымом самосада и похмельным смрадом деревенской сивухи. Над бровью кольнуло, Степан смахнул комара, словно грубый мешок с головы сдёрнул. Краски стали ярче, вернулись звуки – плеск воды и шелест тальника, – крупный хариус метался на конце лески, дробя реку хвостом в прозрачные брызги. Степан машинально подтянул рыбину к себе, неловко прижал к бродням…
Вот, что старый тельмучин бормотал!
«Не проси много…»
Надо же…
Отец Степана, чистокровный русак, но на тельма – наречии коренного народа, некогда кочевавшего по югу области, территории размером с треть Франции, – говорил свободно. По-другому было нельзя, видимо. Он служил егерем в Алтуфьевском охотхозяйстве, пропадал в тайге подолгу и куда чаще встречал тельмучин, правящих иргишь от долины к долине в предгорьях Янецкого Алатау вслед за последними оленями, чем белого человека, будь то охотник, геолог или браконьер. Он и Степана таскал с собой лет с пяти. Как рюкзак, на спине, когда пацану становилось тяжело идти. «Смотри в оба», – говорил он, посмеиваясь, – «Глаза на затылке – штука в тайге полезная». И он смотрел. Смотрел как осыпается роса, сбитая с кустов; как смыкаются тяжёлые лапы пихт, запечатывая тропы, по которым они пробирались; как сверкает серебряная паутина в ветвях черёмухи, усыпанными крупными ягодами – сладкими и терпкими, вяжущими рот горьковатым послевкусием. Он учился угадывать просветы в, казалось бы, глухой стене плотного подлеска, видеть их как аутист видит закономерность в беспорядочной мешанине символов на книжной странице. Он научился обходить буреломы раньше, чем научился правильно переходить дорогу, а мёд диких пчёл попробовал до того, как его угостили первой шоколадкой. И комплекс от клещевого энцефалита Степану ставили задолго до первой прививки от гриппа. Отец рассказывал обо всём, и отвечал на любой вопрос, кроме одного: «А где мама?»
В такие минуты лицо его деревенело, он тяжело и долго молчал, глядя в сторону, а потом говорил: «Не проси много, твоё желание может исполниться» … Ну, если вообще что-нибудь говорил.
Хариус под рукой затрепыхался, плавники кольнули ладонь, и рыбина плюхнулась в воду.
Солнце вполглаза пустило Степану зайчика над макушками сопок. По воде рассыпалась рыбья чешуя, подкрашенная холодной кровью. Он прикрыл лицо ладонью и увидел на берегу Сергачёва с банкой пива в руке. Виктор вяло махнул рукой. Чего это он в такую рань? Не рассвет же встречать?
Степан неловко подхватил лесу, дёрнул плечом: сумка с уловом оттягивала, достанет не только на завтрак…
Он побрёл к берегу, пересекая течение.
Ведьмин палец погрозил в спину: «Не проси много…»
***
Ствол «вепря» уставился Сергачёву в лицо чёрным глазом.
Маслянисто блестел магазин, белая искра сорвалась с затвора. За прицельной планкой – мутное пятно вместо лица стрелка: взгляд-то прикован к темноте, на дне которой сидит смерть, за секунды до того, как толкнуться вперёд, ударить кувалдой, сминая кости и хрящи, сдирая лоскуты кожи со скул горячими пороховыми газами, вышибая глаза, уже лопнувшие как перезрелые виноградины. Вряд ли дробь продырявит лобные кости, да и незачем, энергия удара уже расплющила мозг о внутренние стенки вместе со всем эфемерным содержимым, что составляло его такое важное и единственное Я на всём белом свете…
Виктор открыл глаза и тут же зажмурился.
«Белый» свет оказался приглушённого бутылочно-зелёного цвета, но резал как бритва. Неосторожное движение отзывалось в голове острым болезненным спазмом, коротким и ветвистым как молния. Боль глухими раскатами металась от виска к виску, сердце стучало часто и глухо.
Пивное похмелье одно из самых тяжёлых. Это вам любой доктор скажет…
Хорошо бы сейчас с пол-литра томатного сока с одним яичным желтком, столовой ложкой лимонного сока, щепоткой красного перца и пятьюдесятью граммами коньяка… Ну, или пару таблеток алка-зельцера в стакане холодной воды.
Ничего этого под рукой не имелось, а имелся как раз восьмизарядный гладкоствольный карабин «вепрь» на базе ручного пулемёта Калашникова в багажнике «Нивы». Виктор из такого стрелял. По бутылкам. Резкая, сильная отдача, кислый запах пороха и ружейной смазки. После первого раза, синяк не сходил с плеча неделю…
Читать дальше