Виолетта Векша - Страшная сказка

В понедельник утром я сослалась на плохое самочувствие (что не было такой уж ложью), позвонила на работу и сказала, что не приду. Во вторник, чувствуя себя последней трусихой, я снова набрала рабочий номер и взяла неоплачиваемый отпуск до конца недели. Каждый день, когда я спускалась завтракать, мать с отцом, едва завидев меня, как по команде прекращали любые разговоры и смотрели на меня одинаковыми взглядами – смесь тревоги и любопытства. «В зеркале они что ли репетировали?» – думала я, с силой сжимая чашку чая.

Бесцельно валяясь в кровати и смотря на проплывающие за окном сизые облака, я так и представляла голос матери: «Вот так они и завлекают молодых девушек: комплиментик там, улыбочка здесь, и все – приманка брошена, рыбка клюнула…»

Да и знаю я о нем совсем крохи.

Пока мы шли по маковому полю, Марк рассказал мне о том, что приехал он в Лаундервиль из далекого Шейна, что его родители умерли, когда ему было три, и он их совсем не помнит. Его приняла уже покойная тетушка Энн, которой он обязан всем, что у него есть. В сущности, очень долгое время именно эти жалкие толики информации и являлись основой моего представления о его прошлом.

Бездельничая дома всю неделю, я нечаянно наткнулась на занимательную статью из "Тайн человеческого тела". В ней говорилось, что есть люди, у которых цвет радужки глаз может меняться в зависимости от самых разных факторов хоть каждый день, например, голубые или серые от природы глаза от злости могут чернеть, а карие глаза приобретают зеленый или янтарный оттенок, когда человека переполняет радость.

Снова я вспоминала мужчину и меняющийся оттенок его глаз: сначала коричневый – теплый и уютный тон, потом светло-золотистый, словно прибрежный песок на рассвете, и наконец чистый, ярко-зеленый цвет. С непокорной улыбкой на губах, боясь, страшась поверить и все же в глубине души надеясь продолжить знакомство, я снова и снова возвращалась к Марку, к той минуте, когда я дала ему надежду на новую встречу, а его карие глаза озарил проблеск искристой зелени.

К сожалению, мое затворничество прервалось субботним утром: мать попросила меня сходить в аптеку за лекарством.

– А как же домашний арест? – спросила я, наигранно вздергивая брови и приподнимая плечи.

Почти что весь вчерашний день я провела в постели, валяясь и ничем себя особо не утруждая, и поэтому за мое «отвратительное, эгоистичное поведение» мать придумала для меня одно из излюбленных наказаний всех родителей – запереть родное дитя дома, лишив его общения, развлечений и свежего воздуха.

Какая оригинальность.

– Соф, ну хватит. Мне сегодня слишком плохо, чтобы выносить твои кривляния.

Она говорила сущую правду – про то, что ей было плохо. Ее всегда блестящие волосы были спутаны, кожа лица иссушилась и натянулась, как тетива, на бледном, выцветшем лице выступили капельки пота.

– Ты заболела? Может, тебе лучше купить что-нибудь от лихорадки? Выглядишь ты откровенно паршиво.

– Мы все болеем этим, Соф. Эта болезнь называется старость, и от нее нет лекарства, – она устало провела ладонью по лицу. Прикрыла глаза и протянула мне несколько банкнот.

– Аспирина будет достаточно.

– Как скажешь, – я пожала плечами, взяла деньги и пошла одеваться.

Я собиралась намного дольше, чем обычно: с неприсущей мне тщательностью уложила волосы, нацепила на запястья нетронутые со школьных лет побрякушки и даже стащила у матери тюбик черной туши, чем заслужила ее колкий неодобрительный взгляд.

Улица, обычно тихая и неживая, кишела молочниками, тянущими на своих горбатых спинах бидоны с еще теплым молоком, спешащими куда-то серьезных с виду фермеров, маленькими детьми, капризно надувающими свои пухлые щечки, и даже цыганами, которые предлагали мне побывать на их свадьбе свидетельницей. Переходя одну дорогу за другой, я поймала себя на мысли, что подсознательно всматриваюсь в каждую черную машину, встречающуюся мне на пути. И всё бы ничего, только я уже один раз врезалась в старую даму – божий одуванчик, – обругавшую меня на чем свет стоит, и чуть было не растоптала маленького терьера, который, задорно виляя хвостом, путался у меня под ногами. У меня было смутное предчувствие, что сегодня я увижу Марка. Это чувство было ничем не подкреплено, однако оно переполняло мою душу, и потому я вглядывалась в лица прохожих почти с неудобным любопытством.

Я зашла в аптеку, где в наше современное время назойливые фармацевты пытаются втюхнуть что угодно, начиная от суперэффективного лекарства от подагры и заканчивая ультратонкими презервативами с банановым, апельсиновым и – о боже! – клубничным вкусами.