Андрей Щупов - Ящер

– А ну, геть! – мужичонка пришпорил робеющую кобылку, заставив кое-как приблизиться ко мне. Я с интересом наблюдал. Не молодой, но храбрый. Вряд ли на что-то надеется – задерживает, стратег! Внимание отвлекает. Дабы успел народишко в массе своей эвакуироваться. Что ж… И мы не лыком шиты. Был бы сыт, может, и плюнул бы, но в животе отчаянно урчало. Со вчерашнего дня. Да и слюна капала беспрерывно. Плюнуть, что ли, в этого щеголя?

Язык сам собой пришел в движение, желвак под нёбом вскипел, стремительно раскаляясь. Из ноздрей пыхнуло жарким дымком. Впрочем, стоит ли разогреваться ради одного всадника? Чего мучить человечка перед смертью.

Сминая по пути блесткие от росы кусты, хвост мой пришел в движение. Плетью описав полукруг, ударил отважного седока. Понятно, и лошаденку зацепил. Быстро и гуманно! Ни тебе угроз, ни тебе ран кровавых. Сковырнул обоих на землю без лишних хлопот. И мужичонка лежит без движения, и лошадушка почти не бьется.

Зыркнув в сторону улепетывающего населения, я торопливо склонился над убитыми, распахнул пасть. Хрустнули кости, язык содрогнулся от вожделенной кровушки. И в ту же секунду передернуло меня самого. От хвоста до тлеющих малиновым жаром ноздрей. Что же я, тварь такая, творю! Неужели, и впрямь человечинку хаваю!..

Горло свело судорогой. Холодный озноб пробежал по телу, я вскинулся всем своим громадным туловом. Что-то заискрило в голове, а память спешно затирала потустороннее.

Ну бред же! Откровенный бред…

***

В американских фильмах герой, узревший кошмары, непременно дико вскрикивает и садится в постели. Выкаченные глаза, обязательная капля пота на виске – иногда даже две или три. На большее, вероятно, не хватает фантазии режиссера. Только вот простенький вопрос: вы сами-то когда-нибудь поступали подобным образом? Нет?.. Вот и у меня не получалось. Потому как все эти вопли – галиматья и глупость, до которой только на Голливудском конвейере и могли додуматься. Единственное, что я сделал, это распахнул глаза и энергично пошевелил губами. Нет, не пасть, – вполне обычный рот. Человеческий. На языке привычно пакостно, но никаких костей, никакой крови. Все в порядке, а привидевшееся – только сон. Правда, еще ноги болят – что-то вроде судороги, но это чепуха. Разогреем!

Сны дурные ко мне приходили и раньше – с погонями, рыком и подвальными схватками, но сегодняшний я отчего-то сразу выделил в особый разряд сновидений, назвав его ЧЕРНЫМ.

Черный сон – веха, знаменующая нечто, подсказка, если верить некоторым шибко умным хиропрактикам. Но что может подсказать банальный кошмар?

Массируя икры, я коротко задумался. Сны вещие и невещие, – кто первый пустил эту утку? Или что-то где-то сбывалось? Македонский, говорят, шагу не мог шагнуть без подсказки астрологов. Впрочем, чушь! Все блажь и чушь! А толкователи снов, конечно же, сплошь и рядом беглецы из психушек. Иначе и быть не может… Во всяком случае про сон я забыл уже минут через пять, едва взглянул на электронный календарик. Чудесная метаморфоза произошла, и утро перестало быть просто утром, ибо обещало насыщенный событиями день. Подобные обстоятельства всегда бодрят. Похлеще поцелуя прекрасной незнакомки, не говоря уже о традиционной чашке кофе.

Быстро умывшись и натянув на себя президентское обмундирование, я как шпагу в ножны толкнул в кобуру привычную «Беретту» и, предупредив по сотовому о своем вельможном пробуждении, двинул на выход.

«Легкая смерть – это еще одна маленькая радость жизни.»

А. Ботвинников

В карту я заглянул ради проформы и тотчас развеселился. Еще лет десять тому назад на подобного рода схемах прежде всего помечались театры, цирки, планетарии и прочие очажки культуры. На современной карте города под первыми номерами шли травмпункты, больницы, районные отделения милиции и юридические консультации. Что называется – на злобу дня. А точнее – вечера. Такое уж занималось над страной время суток. Вот и мы не собирались оригинальничать. Час для «стрелки» был подгадан самый удачный. Десятки подготовительных дел были переделаны, дюжина задачек решена, предстоял завершающий аккорд. Как раз начинало смеркаться, потенциальные свидетели, набив животы яичницами, супами и перловыми кашами, усаживались подле телеэкранов, чтобы принять на десерт заокеанский сладенький суррогат. Играла на руку и погода. Пелена туч обложила город, с небес густо валил снег. Хлопья напоминали разлапистых мохнатых пауков, искристой вязью обволакивающих пространство. Сахарная каша липла к лобовому стеклу, бородой нарастала на дворниках. Водитель время от времени фыркал, но я-то был довольнехонек. Месил себе мятную резинку и слушал вполуха Элтона Джона. Из всех четырех колонок по углам салона неслось одно и то же. Квадрофонический Элтон пытался доказать миру, что верит еще в любовь, несмотря на дирижабли, небоскребы и разное-несуразное. А я, думал, что хорошо, конечно, верить – при его-то бабле! Хотя песенка мне все равно нравилась. Ее, кстати, пытался наигрывать в офисе Гоша Кракен. Глуповатый парень, между нами говоря, ремнем таких мало драли в детстве, – однако стоит ему сесть за рояль, как я растекаюсь по всевозможным плоскостям, становясь мягким, как воск, и всепрощающим, как морская медуза. Потому что играть Гоша умел замечательно. Более всего меня изумляли его пальцы – коренастые обрубки землекопа и качка, с черными ободками обломанных ногтей, с характерными мозолями каратиста на костяшках. Дрянь-руки, но по клавиатуре они порхали, как две большие африканские бабочки. Гоша-Кракен напоминал мне в такие минуты тюленя, который, соскальзывая в прорубь, вмиг расстается с мешковатой неуклюжестью, превращаясь в подводную балерину. За то, верно, и держал его, не гнал в три шеи, как иных недотеп…