Делайла Доусон - Я – ярость

И тут смартфон в руке вибрирует, и на экране высвечивается сообщение: «Я знаю, что ты дома» .

Прачечная отпадает. Вернувшись на кухню, Челси залпом допивает кофе и с силой ставит серую керамическую кружку на стол, да так, что светлая жидкость выплескивается через край, прямо на черный гранит. Она спешно забегает в огромную ванную, расчесывается, подкрашивает губы. Тушь потекла, но совсем чуть-чуть, и голубые глаза кажутся еще шире – Челси по очереди прикладывает салфетку к нижним векам. На рубашке обнаруживается крошечное кофейное пятнышко, поэтому она надевает другую и вставляет в уши бриллиантовые серьги. Среднего размера: не настолько маленькие, чтоб казались повседневными, но и не огромные, которые выдали бы излишнее старание.

Стук в дверь, такой легкий и веселый.

Тук-тук-тук.

«Это всего лишь я, твой маленький старый друг, – словно говорит этот стук. – Это крошечный дружеский визит».

Будь у злостного нарциссизма руки, он стучал бы именно так.

Зная, что если она не поторопится, то за стуком последует шелест откинутого коврика у входа, а за ним скрежет поворачиваемого в замке запасного ключа, Челси перескакивает по керамическим плиткам, приникает к глазку, чтобы убедиться, – и открывает дверь. На лице у нее улыбка из тех, с которыми небольшие шимпанзе встречают более крупных особей за секунду до того, как им оторвут конечности.

– Что-то долго ты, – вместо приветствия произносит Патрисия Лейн и улыбается Челси правильной и вежливой улыбкой, как у крупной первобытной обезьяны, которая непременно свалит вас ударом от бедра. – На улице градусов тридцать, и это в апреле! Повезло, что я не растаяла прямо на пороге.

«Ведьмы тают под дождем, а вовсе не на солнце, – думает Челси, но ничего не говорит вслух. – А ты всю жизнь прожила в Центральной Флориде, и если местный климат тебе не по душе, то тебя никто не держит». Как и в разговорах с Дэвидом, возражения только усугубят ситуацию.

– Привет, мам. Заходи.

Никаких объятий, никаких наигранных воздушных поцелуев и определенно никаких поцелуев настоящих.

Их никогда и не было.

Патрисия поправляет кардиган, небрежно завязанный узлом поверх шелковой блузки, и бросает взгляд свысока на единственную дочь, прежде чем прорваться мимо нее в холл.

– Я не вампир, дорогая, я часть семьи. Мне всегда рады!

Если начистоту, Челси готова признать, что мать выглядит скорее как ее старшая сестра. Волосы более светлые, лицо загорелое и все еще почти без морщин, всегда одета с иголочки, а фигура подтянутая до такой степени, что они могли бы обмениваться одеждой (если б только сошлись во вкусах). Бриллианты в ушах, на пальцах и запястьях даже не твердят: «Я подходящего размера» ; нет, за малейшее сомнение в этом они в высшей степени деликатно порвут вас на части, после того как в покровительственной манере растолкуют шкалу Мооса [1] Шкала М о оса – десятибалльная шкала относительной твердости поверхности минералов. Здесь и далее примечания редактора. . Мать Челси, по словам Дэвида, «прилагает все усилия».

Пока Челси запирает дверь, Патрисия неторопливо оглядывает люстру, приподняв идеальную бровь.

– Дорогая, не забывай напоминать им, чтоб как следует протирали пыль, – с оттенком грусти в голосе говорит она. – Спустишь клинингу хоть какую-то мелочь сегодня, так завтра они перестанут протирать плинтусы, а послезавтра обнаружишь пропажу наличных. Протянешь руку – отгрызут по локоть.

Челси бросает взгляд на люстру, но никакой пыли не видит.

– Так что ты хотела? – спрашивает она, надеясь, что дружеский визит не затянется. Она старается сохранять вежливость, но при этом не нарваться на очередную лекцию.

Патрисия перестает инспектировать семейные портреты на наличие подтеков от влажности и впивается взглядом в Челси. Она даже хмурится идеально, без малейшей морщинки на тотально затонированной коже.

– Разве матери нужна причина, чтобы навестить дочь? – интересуется она с обидой в голосе. – Я не могу просто проявить участие к твоей жизни?

Челси улыбается до зубовного скрежета.

– Разумеется, можешь. Что хочешь обсудить? У Эллы и Бруклин в школе все хорошо.

Патрисия глубоко и крайне обиженно вздыхает и берет курс на кухню. Там она снимает с крючка чистую кружку, хмуро глядит на ее дно и вытирает его кухонным полотенцем, прежде чем налить себе кофе. Прикрыв глаза, она делает глоток, секунду медлит, а потом кривится.