Юля Ислямова - Снегурочка

После смерти матери он почти не разговаривал со мной. Думаю, он считал себя виноватым, а я его тяготил. Он старался как можно реже находиться со мной рядом и тем более говорить. Но заботился обо мне, по-своему: дома всегда была еда, мне было, что надевать и я мог брать деньги в шкатулке на мамином столике, если мне было что-то нужно. Он научил меня добираться до школы и из неё, научил определять время. Но я чувствовал себя одиноким, отец прерывал все мои попытки рассказать о чём-то своём, а при упоминании мамы стискивал зубы и выходил из комнаты. Скоро я научился говорить с ним только по делу и никогда не упоминать мать.

В школе мне было легко – читал я с пяти лет, писать научился быстро и в основном скучал на уроках, отчего придумывал разные шалости, за которые периодически наказывался отработками.

В четвертом классе я влюбился. Лика была новенькой и класс её не принял – она была не похожа на нас. Белые волосы, брови и ресницы, глаза такого цвета, будто смотришь на воду через стекло, и розовые веки на белоснежной коже. Она напоминала мне Снегурочку из сказки, что читала раньше мама. Хотелось потрогать её ладошки и убедиться, что она не растает. Я не осмелился подойти к ней, только не сводил с неё взгляда до окончания занятий. А потом пошел за ней, прячась в кустах у дороги, до самого её дома.

На следующий день Миша принёс новорожденного таракана, белого и прозрачного, и посадил его перед Ликой.

– Твой папка пришёл! – засмеялся он, а за ним и все остальные.

Ребята окружили Лику, тыча в неё пальцами, и кричали:

– Таракан! Таракан!

Она затравленно смотрела на класс, прозрачные глаза подернулись влагой, губы скривились, она вся как-то съежилась, переводя взгляд с одного лица на другое, а мерзкий таракан ползал по парте, шевеля усами и цветом и правда походил на Лику.

Я схватил его, сдавил пальцами и выбросил в окно, тут же получив тычок от Миши:

– Ты чё делаешь? Это мой таракан!

Я толкнул его в ответ и завязалась драка. Мы мутузили друг друга, катаясь между парт, а когда я подмял его под себя и занес кулак, чтобы зарядить ему в нос, учительская рука рванула меня за шиворот.

Еще разгоряченный от драки, я сунулся было с кулаками и на учителя, но меня крепко хлестнули по щекам, приводя в чувство. Фёдор Иванович, наш физрук, гневно смотрел на меня, а Галина Васильевна укоризненно поджимала губы. Мишка притворно стонал и жаловался, и после непродолжительного разбирательства, меня снова оставили после уроков.

Со следующего дня я сидел с Ликой на первой парте. Мы почти не разговаривали – мне хватало просто смотреть на неё, ловить её взгляды и улыбку, слушать тихий голос. Я боялся испортить это волшебное ощущение тепла, что росло между нами с каждым днём, поэтому не торопился узнавать её лучше или рассказывать о себе. Всё, что я узнал – она живёт с родителями в соседнем селе Балагино, туда и автобус не ездил, оно было совсем близко. У неё был братишка. Первые классы мама учила её дома сама, потому что боялась отправлять в школу, но потом отец настоял, что Лика должна нормально учиться. Так она и попала к нам в четвертом, а не в первом классе.

Я не провожал её открыто, не держал за руки и не рвал для неё цветов. Просто всегда был неподалеку и следил, чтобы никто её не обидел.

Но в тот день меня отправили мыть класс и она ушла домой без моего присмотра.

В тот день она исчезла.

Утром следующего дня я опоздал в школу – отец ушел раньше обычного и не разбудил меня, а будильник я не услышал.

Примерно ко второму уроку я влетел в здание школы и сразу понял, что что-то произошло. Не было обычного гула и суматохи, и я сперва решил, что урок уже начался, но коридоры были полны учениками. Все перешептывались и взволнованно что-то обсуждали. Я прошел в класс, где у двери меня встретила Галина Васильевна. Она с подозрением смотрела на меня выцветшими глазами через толстые линзы очков. Я же, как всегда, когда она буравила меня взглядом, уставился на сухое коричневое пятно над её губой и забившуюся в морщины помаду морковного цвета.

– Беляев! К директору! – коротко бросила она и опустила ладонь мне на плечо.

Пока мы пробирались по коридору сквозь кучки учеников, я всё гадал, что случилось. Обычно за опоздания не таскали к Косому – так вся школа называла за глаза Константина Павловича.

Затертые стулья в приемной были расставлены полукругом вокруг письменного стола и оказались заняты незнакомыми людьми в форме. Тут я по-настоящему испугался, шевельнулись воспоминания о тех днях, когда не стало мамы. Тогда к нам с отцом приходило много чужих людей, таких же собранных и суровых, они задавали нам странные вопросы, а мне хотелось только чтобы все уже ушли и оставили нас в покое.