Василий Воронков - Страх звёзд

– Это даже мне бредовым кажется! – заявил Насир.

– Ты серьёзно? – Лада посмотрела на Томаша, как на умалишённого. – Идёт впереди и валит всех подряд без разбора – бакарийцев и литийцев?

– Ага! – крякнул Насир. – А мы не видим ни елдыша! Ни обломков, ничего!

– Просто нет пока никаких обломков, – сказал Томаш. – Мы ведь не знаем, какая на самом деле ситуация. Мы последние месяцы на Бакаре торчали, а там по новостной волне сплошную муть в уши льют.

– Я уж, скорее, поверю, что Айша достала карту бакарийских полётов, – сказала Лада. – А литийцам нас смысла трогать нет. У нас же литийская сигнатура.

– Ладно-ладно! Сдаюсь! – Томаш отрубил терминал, никаких следов человеческого присутствия вокруг корабля всё равно не наблюдалось. – К сожалению, ни черта мы не знаем. И не узнаем, пока до грузовоза не дойдём.

– А если попробовать ещё пару гильз сжечь? – предложил Насир.

– Нет смысла, – сказал Томаш. – Этот трюк второй раз не сработает. Да и зачем? Даже если мы снова им на хвост сядем, это ничего не даст.

– Можно попробовать дать быстрые импульсы. Два-три мы должны выдержать прежде, чем движку херзац придёт.

– Не надо «Припадок» мучить, старенький корабль всё-таки. А то мы вообще никуда не дойдём. Обогнать невидимку в любом случае не получится. Мы им не конкуренты.

– Обогнать не обгоним, но вдруг они сглупят, и какой-нибудь кирдым выкинут!

– Я лично против планов, которые рассчитаны на то, что наш противник – идиот, – сказала Лада.

– Надо же, – качнул головой Томаш. – У нас уже появился противник!

– Называйте, как хотите. Но если других идей нет, я бы предложила держаться намеченного курса.

– Согласен. – Томаш встал. – А я пойду прилягу. Может, потом на свежую голову что-нибудь придумается.

* * *

Томаш забрался в свой отсек, выдвинул из стены узенькую кровать и разлёгся на ней, подложив под голову подушку из синтоволокна. Он так сильно устал, что спать уже и не хотелось – перед глазами мелькали цифры из системных статистик, строчки трассировок, расчерченные маршрутными струнами космические карты, крутящаяся волчком голограмма «Припадка», пронизанная жилами энергетических сетей.

Он невольно продолжал думать о последних событиях, хотя до смерти хотел спать.

Айша, её лицо, которое рассыпается каменной крошкой. Опустошённый коротким сеансом связи альтаам, который падает, как при замедленной съёмке, на приборную панель. Томаш подумал – а согласился бы он на предложение Айши, если бы знал, с чем они столкнутся – и вдруг понял, что да, согласился бы. Торчать в заточении на Бакаре уже не было сил.

Он много лет не проводил ни на одной планете столько времени. Даже Лития перестала быть для него домом – он чувствовал себя посторонним, который давно разучился понимать рядовые радости планетарной жизни и думает только о том, когда наконец разделается с делами и снова полетит в пустоту, загрузив трюмы каким-нибудь звенящим барахлом. Сидеть на одном месте, пустить корни, как растение, казалось ему чем-то сродни жизни в клетке – в огромном зоопарке под названием Лития или Бакар. Родных у Томаша на Литии не осталось – даже навещать было некого. К тому же тело его настолько привыкло к пониженной силе тяжести – ведь даже гравы на «Припадке» работали с бакарийскими настройками, – что на Литии, на родной планете, ему приходилось глотать таблетки. Голова раскалывалась, постоянно тошнило, все мышцы болели, как после марафона. Страшная, неодолимая сила – планетарная каббала, как он её однажды назвал – ложилась неумолимым грузом на плечи, прижимала к земле, чтобы он упал перед ней на колени. Как-то ему сказали, что он почти превратился в бакарийца, растратил все родовые черты, обменяв их на пьянящую дурь космической свободы – стал сутулым и худым, точно вырос на планете с низкой гравитацией, на литийском говорил, как иноземец, слишком правильно и чётко, с едва уловимым акцентом, а глаза его горели безумным огнём, светом звёзд, увиденных в вирте.

Впрочем, в отличие от Лады, Томаш к Бакару ненависти не испытывал. Ненависти тот и не стоил. Просто Бакар всегда оставался Бакаром – пронзительно чужим. Хотя кое-что странным образом объединяло в его глазах Литию и Бакар, непримиримые, как противоположные полюса у магнитов – Томашу постоянно встречались люди, которые вели себя так, словно весь мир ограничивается их душной планеткой, а всё остальное – лишь мираж, иллюзия, отблески света на сетчатке глаз, далёкие и ненужные. Таких людей всё устраивало, теснота собственной клетки никаких беспокойств не вызывала, происходящее за пределами своего замкнутого мирка никак не интересовало – и они, довольно улыбаясь, проживали отведённое им время на ничтожной пылинке в гигантском океане пыли.