Карстен Дюсс - Мой внутренний ребенок хочет убивать осознанно

Такого я не хотел. Шесть месяцев назад я убил четырех человек. Намеренно. Осознанно. Чтобы защитить свою семью и себя. Это не доставило мне радости, но связанный с этим стресс я отлично устранил с помощью осознанности. Я больше не хотел насилия в своей жизни. И тем не менее молодой человек расстался с жизнью по причине того, что я завелся из-за пустяков. Что-то там наверху подтолкнуло меня, вообще-то, к несвойственному мне поведению. И побудило совершить шалость, которая переросла в нечто большее. Нильс был мертв. Это факт. Он ужасен. И нет пути назад. Мне нужно было как-то справиться с этим.

Когда я, парализованный, бледный, холодный, дрожащий, сел на диван в наших апартаментах и уставился на сообщение местной газеты в интернете, выбраться из этого кошмарного состояния мне опять помогла осознанность. А конкретно – молитва о спокойствии.

В полной тишине я просил дать мне сил, чтобы изменить вещи, которые я мог изменить. Спокойствия принять вещи, которые я не мог изменить. И мудрости отличить одно от другого.

То, что Нильс мертв, я не мог изменить. Значит, тут мне нужна была не сила, а только спокойствие. Достичь которого было довольно трудно. Как я, включив в себе мудрость, распознал.

Но если посмотреть осознанно, мои самоупреки ничего не меняли.

Нильсу не станет лучше, если мне из-за него станет плохо. И как бы ни облегчила исповедь мою душу в краткосрочной перспективе, это облегчение катастрофически ухудшило бы мою жизнь в долгосрочной перспективе. Моя осознанно сбалансированная двойная жизнь быстро и с треском рухнула бы в долину, как Нильс, если бы я добровольно сдался властям.

Только я сам мог обвинять себя. Никто меня не видел. Мы не оставили никаких цифровых следов в этом доисторическом приюте. Катарина расплачивалась наличными. Даже билеты на фуникулер я покупал за наличные. Цена по гостевой карте в любом случае была приемлемой.

О том, что я, несмотря на это, был замечен свидетелями на террасе, запечатлен камерой слежения на горной канатной дороге и идентифицирован через файл данных гостевой карты, мне довелось узнать лишь недели спустя.

Эмоционально я отреагировал на всю эту ситуацию как раньше: слишком остро. В прошлом ничего нельзя было изменить, я мог лишь иначе вести себя в будущем. Я мог поработать над тем, чтобы в будущем не слушать чей-то внутренний голос, который велел мне поставить штабелем ящики из-под напитков к самому обрыву и разблокировать оградительные ворота.

Именно ради этого я сейчас сидел у господина Брайтнера.

– Перелом ноги, – деловито и без упрека заметил господин Брайтнер. – Как вы себя чувствуете при этом?

В конце концов, он был моим тренером по осознанности. А не ортопедом Нильса. Я на минуту задумался, как ответить на этот вопрос.

– Мне жаль, что это случилось. Я не хотел, чтобы так было. Я чувствую себя виноватым, но не могу изменить происшедшего.

Моей первоочередной задачей было удержать господина Брайтнера от дальнейших расспросов о здоровье официанта.

– Моя жена, вообще-то, не в курсе, что я открыл эти предохранительные ворота. Но она уже только из-за той ссоры решила, что мне, наверно, следует еще немного поработать над собой.

– Однако вы позвонили мне не только потому, что так хотела ваша жена? – Йошка Брайтнер смотрел на меня так, будто я обменял свой пенис на носовое кольцо, за которое безвольно позволил таскать себя по манежу моего брака.

– Нет, я…

– Тогда повторю свой самый первый вопрос: почему вы мне позвонили?

Я задумался. Ненадолго. Ведь причина мне была уже ясна.

– Потому что мне совершенно непонятна причина, по которой я так эмоционально реагировал в приюте. Потому что мне плохо от этого. Потому что другим плохо от этого. Потому что я хочу знать, почему, все видя и понимая, я совершаю такое, из-за чего потом чувствую себя виноватым. Вот поэтому я здесь.

Вообще говоря, мой рассказ господину Брайтнеру о травме официанта уже был гораздо большей откровенностью, чем я планировал. Но чтобы анализировать мое поведение, такая откровенность, наверно, была необходима. О чем я не рассказал, так это о своем обоснованном страхе, что очередной срыв привлечет излишнее внимание к тому, как я балансирую на канате своей двойной жизни. Мой страх перед будущим и без того уже был достаточно велик.