Виктор Улин - Ошибка

«И не следует делать ни одного ровного места,

разве только следы ног, наполненные кровью.»

(Леонардо да Винчи. «Описания»)

Окно пятого этажа наконец погасло.

Угловое окно, где был его кабинет.

Я напрягся и одновременно расслабился. Стиснул в кулак волю, но позволил упасть с себя нервному напряжению, которое за последний час – или два, или даже три; я потерял счет времени – уже не било ознобом, а заковало в какой-то панцирь. Не зная, как вывести себя из ступора и вернуть в обычное состояние, я подвигал окоченевшими пальцами в промокших сапогах. И подумал, что если ничего не сорвется, то скоро я смогу переодеться в сухую обувь… Которая быстро станет теплой.

Полной определенности еще, конечно, не имелось. Но если все шло по плану – точнее, согласно данным разведки, проводимой мною на протяжении недели – то имело смысл утверждать, что приближается развязка. И через каких-нибудь полчаса я буду сидеть в своей теплой машине, направив воздух от печки как раз на ноги, которые онемели от холода и сырости. А еще через час с небольшим, переодевшись, даже приняв ванну, запью снотворное джином и отключусь на расшатанной гостиничной койке захолустного городка в сотне километров отсюда. Если все пойдет по плану…

Должно пойти – недаром же я наудачу рассыпал под ногами эти самые окурки, которые так здорово вошли в тему моей затеи…

Через несколько секунд ожило окно, следующее за угловым. Отразило слабый, рассеянный свет. Сердце мое радостно подпрыгнуло: я знал планировку его квартиры. Окно принадлежало особой комнате, вроде приемной для гостей – раньше, когда он был поганеньким челноком и возил из Греции дешевые шубы, то там, словно в маленькой секции магазина, стояли никелированные стойки, увешанные плохо выделанным вонючим мехом, за которым приходили покупатели. Призрачный свет проникал в эту комнатку из передней. Значит, он покинул кабинет и теперь одевался у двери.

Еще через несколько секунд свет в прихожей погаснет – и он выйдет на лестницу. Я не услышу грохота двери и тем более его шагов по пролетам безлифтового дома. Просто если сейчас погаснет свет – значит с вероятностью девяносто девять процентов примерно через минуту лязгнет замок подъездной двери и он появится на крыльце.

Свет погас.

И теперь счет пошел на секунды.

Я вдруг испугался самого себя: вот сейчас-то и не выдержат мои расшатанные, практически несуществующие, сожженные алкоголем и снотворным нервы. Задрожат руки, подогнутся ноги, ударит кровь в голову – и, не дождавшись ничего, я сорвусь с места и побегу прочь.

Но как ни странно, ничего подобного не произошло. Словно в оболочку неврастеника и ходячего трупа, называющегося Виктором Барыкиным, вдруг каким-то образом влили Стивена Сигала. Точнее наоборот – несчастный Барыкин оказался втиснутым внутрь холодного и расчетливого Кейси Райбэка.

И я подумал лишь о возможности досадной помехи типа парочки влюбленных уродцев или мамаши с коляской, которые могли появиться в эти решающие секунды. Но тут же отбросил эти опасения. Ведь не зря я избрал для исполнения самое поганое время года – конец марта, когда снег расползся холодной жижей и никто без особой надобности уже не таскался по вечерам. К тому же по счастливой случайности около нужного подъезда росли густые кусты. Даже голые, они создавали тут достаточно неуютное ощущение, и вряд ли кто-то стал бы здесь праздно шататься.

Я мгновенно отогнал прочь опасения – а он тем временем уже, наверное, шел вниз; невидимый, приближался ко мне. Скрытый пока стенами подъезда. Секунды свистели, как ветер в боковых стеклах при скорости в сто миль на трассе, и рука сама собой тянулась за пазуху куртки. Но я знал, что этого делать нельзя: пальцы должны приступить к действию в самый последний момент; не будучи профессионалом и вообще ничего путного в жизни не умея, я все-таки помнил, что моторное напряжение мускулов может свести на нет удачу даже в таком простом деле.

И я ограничился лишь тем, что расстегнул куртку на три верхних пуговицы. Мерзкий, сырой воздух гриппозного марта тут же проник внутрь, отрезвляя и делая еще более готовым к задуманному.

Мне показалось, прошло гораздо больше минуты, прежде чем раздался скрежет невидимого замка. Раскрылась дверь подъезда и на пороге возник он. В короткой темной дубленке и шапке с козырьком, еще более разжиревший за последнее время. В темноте, едва пробиваемой фонарем от соседнего подъезда, было видно, что он говорит по мобильному. Это в общем не нарушало моих планов; даже если он разговаривал с женой, оставшейся на пятом этаже: заранее рассчитанного времени мне должно было хватить на все. Но и это не помешало. Он захлопнул крышечку и спрятал телефон, едва сойдя с крыльца: видимо, он говорил, спускаясь по лестнице, потому и шел так долго.