Евгения Овчинникова - Сквозь огонь

Я видела ее тут и там в городе, в разных компаниях, всегда мужских: в крошечном городке встретить знакомого совсем несложно, стоит только выйти на улицу. Она никогда не рассказывала о своих мужчинах, щадила мою невинность. Я перестала подходить и здороваться с ней на улице, но издалека замечала неприкрытые в жару голые ноги, плечи, просвечивающие соски. И ненависть вспыхивала, горела во мне и не находила выхода.

Ночью я бросала матрас на балконе и ложилась спать на воздухе. Тем летом комары не беспокоили меня – ненависть отравляла кровь. Я слышала, как с темнотой начиналась другая, горячая, запретная, невозможная днем жизнь. Скрипели кровати в квартирах. Из гаражей доносились приглушенные жестяными стенами стоны. От этих звуков низ живота напрягался и горел огнем. Мужские фигуры останавливались под окном Веры, тихо свистели или стучали по стеклу. Не включая свет, она открывала окно и спрыгивала, ее подхватывали, ставили на ноги – и вдвоем они уходили. Я скорее чувствовала, чем видела, что мужчины были разные.

Однажды вечером я запаслась камнями и, как только раздались шорох кустов и тихий стук в окно, швырнула наугад несколько. Один из камней попал в цель, потому что мужчина, а это был голос взрослого мужчины, ойкнул, выматерился и поспешно ушел. Вера распахнула окно и несколько секунд смотрела в темноту. Я ликовала: хотя бы раз она осталась со мной.

Безумие, творившееся в Гордееве в девяносто девятом, было заразным. Оно проникало в головы горожан и выплескивалось вспышками ненависти. Меня оно тоже отравило. Я поняла это, когда убила кабаргу.

В тот день мать отпустила меня с рынка пораньше, чтобы я приготовила ужин. Я возвращалась домой по безлюдным улицам. Пелена дыма стала такой плотной, что очертания домов и дорог терялись в нем, как в тумане. Чудовищный жар от едва различимого солнца пробивался сквозь пелену, по лбу и телу стекали ручейки пота. Пепел забивался в горло.

Во дворе за составленными вместе двумя столами, на притащенных из дома разномастных стульях сидели мужики, бухая дворовая компания. Пришлось обойти их, чтобы не привязались с разговорами.

Я чистила картошку на кухне и смотрела телевизор, когда со двора послышались крики.

– Давай-давай!

– Загоняй на меня!

– Заходи слева, гони ее от гаражей!

Я выглянула на улицу и увидела, как во дворе между пятиэтажек мечется обезумевшая кабарга. С одной стороны ей не давали убежать гаражи, с другой – пьяные мужики. Они наступали на олениху, расставив руки.

– А-ар-ргх! Уходит, уходит!

– Камнем ее!

В кабаргу полетели камни. Она заметалась. Пыталась запрыгнуть на гараж, отталкиваясь от горы старых шин, но не получалось. Снова и снова кабарга ударялась головой о крышу, падала, вскакивала и карабкалась на покрышки. Силы у нее закончились, и она замерла, прислонилась к жестяной двери гаража, выкрашенного серебрянкой. Мужики подходили ближе.

Внезапно кабарга повернула голову и посмотрела в мою сторону – я наблюдала с балкона на втором этаже. Она дрожала. Она была в ужасе. В ту же секунду я закричала:

– Стойте, вы ее пугаете! Отойдите, уроды!!!

Но оглушенные спиртом и охотой мужики не услышали.

Кабарга подпрыгнула вверх, снова ударилась об острый жестяной край и беспомощно припала к земле. Я сорвалась в зал, нырнула под диван и достала оттуда коробку с ружьем. С трудом вытащила его, сгребла несколько патронов.

Выскочила в пахнущий дымом и вареной картошкой подъезд, на ходу переворачивая ружье блестящим брюхом кверху. На площадке остановилась – заело кнопку патронника. Я боролась с ней, потом с трудом втолкнула патрон, ломая ногти. Навстречу поднимались соседи с пятого этажа, мать с младенцем на руках. Увидев меня с ружьем, женщина замерла, прислонившись к обшарпанной стене. Она прижала головку младенца к себе, смотрела без страха, но растерянно.

– Не бойтесь, – сказала я.

Мои дрожащие руки наконец справились с патроном, он щелкнул, скрываясь в металлическом животе ружья. Остальные патроны попадали на пол, пока я вставляла первый. Я отшвырнула их ногой, загоняя в угол, и бросилась вниз, во двор.

Мужики подобрались ближе к кабарге. Они все еще не схватили ее, хотя оленек была крошечной, ростом чуть выше коленей. Клыков, какие бывают у самцов, у нее не было.

– Пошли вон отсюда! – крикнула я.

Они опять не услышали. Зато зрители, высунувшиеся из каждого окна обоих домов, завизжали и стали захлопывать окна.