Либба Брэй - Логово снов

Ли Фань на экране склонила личико к Джорджу для поцелуя, и сердце у него отчаянно затрепетало. Но не успели губы сомкнуться, как свет погас, будто автоматическая пианола отрубилась на самом интересном месте, чтобы в нее продолжали кидать медяки. Ли Фань на пороге поманила его пальчиком за собой, отступая во мрак, давая сомкнуться теням. Все, чего Джордж в жизни хотел, ждало его там – ну, он и вошел.

Потолок над ним мягко фосфоресцентно мерцал. Зато как холодно в этой комнате оказалось – вот уж неприятный сюрприз! А еще там были звуки: негромкое ворчание, скреб когтей… Джордж так и встал. Он оглянулся назад, туда, где сквозь открытую дверь сиял ломтик солнца, а потом решительно шагнул во мглу.

– Ли Фань? – позвал он.

Ответа не было.

По рукам его пробежали тени, и он поднял глаза к мерцающему потолку.

Нет, не мерцающему.

Шевелящемуся.

Тихое ворчание слилось в хор, от которого кровь застыла в жилах; лишь одна членораздельная мысль еще билась у Джорджа в голове: просыпайся! ПРОСЫПАЙСЯ СЕЙЧАС ЖЕ! И он кинулся назад, к туманному солнечному кругу, туда, где все было так хорошо. Но чем ближе он подбегал к свету, тем дальше тот оказывался.

Наконец, Джордж вырвался, вывалился на лужайку. Летняя травка успела высохнуть, сделаться ломкой и зачервиветь змеями. Фонтан с шампанским теперь бил красным – кровью! Полуодетые девицы пригоршнями черпали жидкость, раскрывали гнилые рты, сверкали бритвенно-острыми зубами.

– Еще! – кричали они. – Еще!

– Обещай мне … – требовал сон.

Проснись, проснись, проснись же , шептал сам себе Джордж. Он даже глаза зажмурил, но это ничуть не помогло: сон вторгался все дальше, все глубже в его разум, пока всю его голову не заполонили совершенно жуткие образы: демоны пожирали его внутренности, рвали горло зубами. Каждое мгновение могло оказаться последним.

– Я обещаю! – крикнул он, снова открывая глаза.

Остро уколола боль, и что-то холодное разлилось по всему телу. Где-то далеко ему махала Ли Фань, но дотянуться до нее он не мог – он никогда не мог до нее дотянуться…

Губы его разомкнулись, исторгая последний вопль о помощи.

Но помощь так и не пришла.

Глухое, серое утро отвесило более чем скромную порцию солнца иммигрантским кварталам манхэттенского Нижнего Ист-Сайда. Торговцы закатывали жалюзи: начинался еще один деловой день. Портные, ускользнувшие от погромов в Пейле, налаживали швейные машинки на Ладлоу и Хестер-стрит; из подвальных решеток китайских прачечных вдоль Пэлл и Байярд уже валил пар. Итальянские пекарни на Малберри-стрит набивали витрины свежими золотыми буханками; запах дрожжей окрашивал зимний воздух, мешаясь с острыми ароматами китайской еды, c едким рассолом из бочек с соленостями, c коричной сладостью рогаликов – настоящая плавильня народов, только для обоняния. Ветер обметал синагоги, церкви и храмы, громыхал зигзагами железных пожарных лестниц – но с грохотом и визгом надземки Третьей авеню, высоко взлетевшей над Боуэри, этой демаркационной линии между Нижним Ист-Сайдом и всем остальным Нью-Йорком, – в сравнение не шло ничего.

Лин глядела со своей кровати на серые шерстяные облака, грозившие лишить Чайнатаун даже этого грошового солнца. Возмущенный ропот сам собой рождался где-то в горле, словно зимнее небо оскорбило ее лично. Острые спазмы закололи нервные окончания в ногах; не успела Лин как следует вступить в битву с болью, как по ту сторону двери послышался мамин голос:

– Лин, проснись и пой!

Мама просунула свое веснушчатое личико в дверь и нахмурилась.

– Да ты еще не одета, моя девочка! В чем дело? Ты хорошо себя чувствуешь?

– Со мной все в порядке, мама, – сумела выдавить Лин.

– Ну-ка, дай я тебе помогу…

– Мама, я сама в состоянии встать, – проворчала Лин, стараясь скрыть сразу и боль, и раздражение.

Та задержалась в дверях.

– Я тебе с вечера выложила комбинацию и платье. И шерстяные чулки – на улице жуткий холод.

Лин скосила глаза на изножье кровати. Конечно, мама выбрала персиковое платье – Лин его ненавидела и выглядела в нем ни дать ни взять как фруктовый салат, только очень грустный.

– Спасибо, мама.

– Не копайся тут, – сказала та напоследок. – Завтрак остынет, и чтоб никаких потом протестов.

Только когда дверь за ней затворилась, Лин издала, наконец, мычание, которое изо всех сил давила, пока судорога постепенно отпускала ее ноги. Она еще секундочку полежала в постели, вспоминая странное ночное путешествие. В своих прогулках по снам она ни разу не встречала никого, способного проделывать то же, что и она, – и ее это вполне устраивало. Путешествия были ее личным, частным делом. Можно сказать, священным. Но эти искры …