Либба Брэй - Логово снов

Каждую ночь под конец визита Лин ставила опыты. Для начала она пометила руки пеплом от костра. Проснувшись, она их внимательно изучила, но следов не обнаружила. На следующий раз она положила в карман несколько камушков, чтобы выяснить, можно ли их пронести в реальный мир: это тоже не сработало. Потом она попробовала пронести в сон фазанье перо для Вай-Мэй, но уже на месте запустила руку в карман, и он оказался девственно пуст.

– Наверное, некоторые вещи проверить просто нельзя, – рассуждала Вай-Мэй, глядя, как воробей прыгает с ветки на ветку, а потом улетает в сторону поблескивающих деревенских крыш и совсем исчезает с глаз. – Возможно, есть вещи, существующие только потому, что это мы их делаем – потому что мы должны .

Генри и Луи проводили долгие часы за рыбалкой на реке или играли музыку на крыльце хижины – Луи на скрипке, а Генри на гармонике. Иногда они брали Гаспара и отправлялись на длинные прогулки, и Генри рассказывал любимому про Нью-Йорк и про своих тамошних друзей.

– Я тебя поведу на радиошоу Эви, а потом мы зависнем в «То что надо!» c Мемфисом и Тэтой – тебе там понравится! Ты уже получил билет на поезд? – спрашивал он.

– Нет пока, cher . Но я утром пойду на почту на рю Лафайет и посмотрю, вдруг он уже пришел.

– Луи, а ты помнишь свои сны поутру, когда просыпаешься? – обеспокоенно спрашивал Генри; ведь если нет, откуда ему знать, что нужно пойти за билетом?

– Надо думать, помню. Кто же такое забудет? – отвечал безмятежно Луи, утыкаясь носом ему в шею.

– Просто на всякий случай, давай я кое-что сделаю. Слушай меня, Луи: когда ты проснешься, ты будешь помнить. Ты будешь помнить все.

– Все, – шептал Луи и целовал Генри, мягко скользя языком ему в рот.

Только одно беспокоило Генри в этих снах – заросли пурпурных вьюнов. Всякий раз, как они шли мимо сине-лиловых цветов, Луи оттаскивал Генри подальше и сам даже близко к чаще не подходил. Если по-честному, он, кажется, до смерти их боялся.

– Да что эти цветочки тебе сделали? – не выдержал Генри в один такой раз.

Луи, однако, не засмеялся.

– Не знаю. Просто у меня от них скверное ощущение, – сказал он, скребя в затылке. – От их запаха голова болит.

Но стоило им отвернуться от чертовой ипомеи, как настроение у Луи сразу же исправилось. Он расплылся в широкой улыбке, стянул рубашку через голову и швырнул ее Генри.

– Чур, я первый! – прокричал он и умчался к сверкающей глади реки.

– А ну, стой! – Генри сбросил собственную одежду на траву и кинулся вдогонку.

Бывало так, что какой-то кусок мира сновидений вдруг терял краски или мигал и гас, будто лампочка, которую пора заменить. Когда такое случалось, Лин и Вай-Мэй концентрировались и качали энергию в мертвый фрагмент, и тогда пейзаж у них под руками шел рябью, согревался и расцветал.

– Ого, вот это, я понимаю, что-то! – говорил в таких случаях Луи, и если он даже немного завидовал, что они с Генри не способны на такую алхимию, то никогда в этом не признавался.

У них над головой нескончаемый поток единичек и ноликов сеял, как дождь, заставляя Генри вспоминать теорию музыки и песенную структуру, а Лин – Книги Перемен. Целые миры грез рождались из этого цифрового дождя: призрачные джаз-бэнды новоорлеанского Вест-Энда выписывались тушью на фоне затянутого дымкой неба. Вагонетка русских горок с Кони-Айленда носилась вечной восьмеркой, вынырнув из детства Лин. Китайский кукольный театр разыгрывал представления, и незримые руки двигали трости.

Как будто все пространство и время сразу решило вдруг разлиться вкруг них бескрайней рекой. Границы их «я» растворились; они плыли сквозь время, а оно – сквозь них, пока они не теряли уже всякое представление о том, были ли уже являвшиеся им картины в прошлом, или только грядут. Никогда еще в жизни Генри не испытывал столь глубокого счастья – быть и в самой глубине своей личности, и одновременно в мире.

– За нас! – сказал он, поднимая бокал.

– За нас! – эхом отозвались остальные и стали смотреть, как небо рождает новые сны.

Но если ночи были как на подбор волшебны, дни на их фоне сильно проигрывали. Впервые за всю историю их отношений Генри и Тэта стали ссориться. Прогулки по снам до такой степени изматывали Генри, что просыпался он хорошо если часам к трем-четырем пополудни – и уже пропустил три репетиции кряду.

– Я больше не могу выдумывать сказки, чтобы тебя отмазывать, Ген, – предупредила его Тэта. – Герби точно что-то замышляет. Наверняка думает протолкнуть свою песню в шоу вместо твоей. И если ты еще соображаешь, что для тебя хорошо, а что нет, лучше бы тебе появиться сегодня на репетиции.