Наталья Веселова - Предпоследний Декамерон

Это единственное детское Олино коварство было отмщено спустя лет десять, когда она уже училась на филфаке. Дело в том, что «Витязя в тигровой шкуре» она в жизни так и не осилила – уж больно сентиментален. Но на экзамене по литературе народов СССР из билета улыбнулся ей именно он, Руставели, – и пришлось просить переменить билет… Зато веселые истории Боккаччо она помнила до сего дня.

Ольга встрепенулась:

– А я знаю, что делать. Надо каждый вечер после ужина не отпускать всех терзаться поодиночке и терзать друг друга, а оставаться здесь, при свете, и рассказывать что-нибудь. На заданную тему. Пусть каждый день будет новый распорядитель, назначаемый предыдущим. И этот распорядитель задаст тему на свой день – чтобы было, о чем думать, кроме чумы…

– Старо, – сморщилась начитанная Татьяна. – Этой идее семьсот лет. Придумай что-нибудь новенькое.

– Раз в Средние века помогало, то и сейчас поможет, почему нет, – рассудительно отозвалась Маша. – Да и Катюшу это, может, как-нибудь выведет из депрессии… В любом случае, рассказывать истории лучше, чем предаваться отчаянью, страхам и самоедству… Попробуйте, предложите всем за ужином…

– И выслушайте, как мужики… и особенно Макс… да и Борис, пожалуй… пошлют вас на три буквы, – добавила безжалостная бухгалтерша.

* * *

Поразительно, но Олю Большую не послали – возможно, из-за того, что она продолжала исправно готовить сносную пищу из все более и более скудного набора продуктов, или просто из уважения к ее неоспоримой учености: Станислав давно еще позаботился, чтобы все узнали об Олиной кандидатской степени. Предполагаемый гонитель всяческих интеллигентских вывертов Максим, наоборот, вдруг бурно встал на ее сторону, как только увидел, что Катюша отреагировала на внесенное предложение чахлой улыбкой и слабым кивком. Дети, у которых остался один на двоих угасающий, как больной чахоткой, игровой планшет, который они ночью поочередно выкрадывали друг у друга из-под подушки, выразили откровенную радость; даже Борис снисходительно пожал плечами, раздумчиво приподняв бровь, а старик Соломоныч – тот и вовсе загорелся было прямо сейчас начать какой-то, видимо, давно распиравший его интересный рассказ. Инициативная группа быстро определила нехитрые правила, перенятые у добряка Боккаччо, и, поскольку Ольга являлась несомненным вдохновителем всей этой не лезущей в третье тысячелетье затеи, то именно она была немедленно и единогласно назначена распорядительницей первого дня.

После бурного обсуждения проекта воцарилась ожидающая тишина, и в ней мирно и шутливо заговорила вновь избранная Королева Ольга:

– Не знаю, какие темы будете потом предлагать вы, дорогие мои временные подданные, но, исходя из того положения, в котором все мы, того не желая, сейчас оказались, я вижу для себя только одну тему на завтра: пусть это будут истории обязательно с хорошим концом. Сами понимаете, почему. А сейчас я распускаю вас на отдых в ваши покои! – и, слегка склонившись к трепетно внимавшему ей Максу, она добавила, понизив голос до шепота: – По-человечески прошу: про Чечню и прочие… ужасы – ни слова. Пусть Катя их уже не раз слышала – но лучше не пугать детей: они и без того напуганы. И окончательно не деморализовать женщин… И Борису этому… объясни доходчиво. А то никто не знает, чего от него ждать.

Макс бросил на нее удивленный взгляд – в смысле, о чем же иначе рассказывать-то! – но призадумался, не сказал ничего.

– Просто о жизни, – тихо подсказала Маша. – Ведь была же когда-то простая человеческая жизнь. Без войны и чумы…

Все стали подниматься, задвигались – почти так же, как и всегда после общего мрачного ужина, – но не совсем так. Словно какой-то слабенький лучик пробежался по скорбным силуэтам отчаявшихся людей, и хоть чуть-чуть – но распрямились опущенные плечи, на некоторых лицах появились тайные проблески несмелых улыбок. Каждый невольно вспомнил какой-то день, когда все шло и шло плохо – и вдруг исправилось, будто солнце выглянуло… Никто не изъявлял открытого нетерпения, но в душе почти все они ждали, когда придет их однообразно беспросветное утро и принесет с собой нечто удивительное –

Первый день Декамерона,

в который рассказываются истории с хорошим концом.

Но до ужина оставалось еще много времени, а днем в трудный путь отправилась еще одна экспедиция, вдохновленная на этот раз хозяйственным стариком Соломонычем, который со временем перестал напоминать жалкий узел мягкой рухляди, погруженный неделю назад в «спасательную» машину на лету, благодаря минутному приступу человеколюбия Максима. Его приодели в чьи-то запасные брюки и свитер, выделили ему лишнюю куртку, нашли даже зубную щетку и одноразовую бритву. Взамен он старательно колдовал в единственном более или менее светлом помещении – спартанской кухне, где командовала деликатная, но твердая Оля Большая. Поначалу она доверяла ему, в основном, вскрывать консервы, чистить овощи и накрывать на стол (посуду каждый мыл за собой сам), ревниво оберегая от посторонних рук творческий процесс приготовления трапезы, – но потом, исподтишка наблюдая за стариком, с удивлением обнаружила, что он очень ровными, необычными и исключительно красивыми ломтиками режет картошку, – и это тоже стало его добровольной обязанностью. Он же подсказал «Олечке», что, жаря сей прозаический продукт, солить его нужно только в самом конце, чтобы картошечка вышла хрустящая. Виртуозом Соломоныч оказался и в деле приготовления грибов: с помощью соли, сахара, уксуса и нехитрых специй, прихваченных Татьяной, он обеспечивал подземную колонию такими необычными деликатесами, что удовлетворенно крякал и одобрительно качал головой даже вернувшийся к старому доброму антисемитизму Максим.