Дэвид Кроу - Бледнолицая ложь. Как я помогал отцу в его преступлениях

— Отец лупил меня мокрой веревкой и пару раз едва не убил, — рычал он, словно жестокие побои были своего рода ритуалом инициации в семействе Кроу.

Первый удар всегда был самым худшим и болезненным, особенно если тело у меня еще болело после предыдущей порки — или от царапин, полученных в процессе бегства от парня с длинными волосами. Пара ударов в одно и то же место, и кровь потечет по штанинам джинсов.

Я сморгнул, готовясь принять удар пряжкой, как только ремень просвистит в воздухе, и почувствовал себя обычным трусом. Отец говорил, что я должен принимать наказания как мужчина — то есть как он сам. Но как именно? Гордиться своей выносливостью? Или давать сдачи? Неужели все чероки так воспитывают своих сыновей?

А может, просто мои родители — двое больных ублюдков, которые вымещают злобу на детях, когда не дерутся между собой?

По какой-то причине он вдруг замер, подняв в воздух руку с ремнем.

— А почему ты так задержался и не предупредил мать?

— Я был дома у Джоуи Переа, читал Британскую энциклопедию , — тут же выпалил я. Это была лучшая ложь, которую я смог придумать по дороге домой.

— Нам в школе на завтра задали сделать проект. Мой — про Чингисхана, монгольского военачальника.

Отец опустил ремень.

Я говорил быстро, надеясь впечатлить его своими познаниями о жестоком правителе, карательные меры которого должны были найти отклик в отцовской душе.

Чингисхан три дня держал собственного дядю на муравейнике в ужасную жару, а потом привязал его за руки и за ноги к четырем коням, которые побежали в разные стороны. Он порвал его на части за то, что тот хотел отобрать у него власть над войском. Великий хан пытал и убивал всех своих соперников, не только дядьку. Устраивал настоящую кровавую баню.

— Баню? Что это означает?

Я заколебался, удивленный тем, что отец не знает такого слова, но быстро сообразил:

— Это когда убивают много людей в кровавом сражении.

— Кровавая баня , — повторил отец за мной несколько раз, как будто эти слова успокаивали его взбудораженный ум. Глаза его перестали бегать, складки на лбу разгладились. Я сумел отвлечь его от наказания рассказом о мстительном, кровожадном подонке — таком же, как он сам. Мне частенько удавалось впечатлить отца изобретательными проделками, но в ту ночь я затронул его жестокую сторону.

Он улыбнулся во весь рот. Мама поджала губы. Получалось, что отец забыл о ее жалобах.

— Как дела в школе? — спросил он, заталкивая ремень обратно в брюки, как будто и не собирался меня бить.

— Хорошо.

— Мать говорит, с развозом газет у тебя тоже порядок, клиенты прибывают.

Он сделал мне знак садиться за стол.

— Дай Дэвиду что-нибудь поесть, Тельма-Лу.

— Но его же надо наказать за опоздание…

Голос мамы задрожал и стих, когда отец прожег ее взглядом. Она поспешила к холодильнику за остатками ужина.

— Расскажи-ка мне еще про Чингисхана и Монгольскую империю, — попросил отец, пока я, сидя напротив него, поглощал холодный ростбиф, запивая ледяным чаем.

Примерно с час я пересказывал ему все, что сумел запомнить, про монгольские орды и великие завоевания Чингисхана. Потом переключился на Александра Великого, про которого отцу всегда нравилось слушать.

В школе мы не проходили Чингисхана, но я читал про него у Джоуи в последний раз, когда был там в гостях. Мне очень нравилось читать энциклопедию. Отец никогда не стал бы звонить его родителям и проверять.

Каждый день грозил мне наказанием, поэтому я был готов на что угодно, лишь бы избежать побоев. Лучше уж солгать, если от этого отец смягчится.

Обмануть их с мамой было нетрудно. Обычно мне удавалось перехитрить отца, если только он не находился на пике своего гнева. Главное, было успеть, пока до этого не дошло — за доли секунды. В тот вечер мой прием сработал.

Чтобы контролировать маму, нужно было заставить ее почувствовать собственную важность. Для этого я просто соглашался со всем, что она говорила. Как только она решала, что я на ее стороне, можно было не волноваться, что она пожалуется отцу. В тот вечер, если бы я поговорил с ней перед тем, как папа вернулся домой, мне наверняка удалось бы ее убедить, что она сама меня отпустила.

Ну а лучшим способом самозащиты было держаться как можно дальше от них обоих.

Еще несколько недель после того случая Сэм, лежа на нижнем ярусе, толкал в дно моей кровати ногами и смеялся, вспоминая Элефант-Хилл. Ему нравилось кружить по комнате, изображая колесо. Я хохотал над ним до колик в животе.