Дэвид Кроу - Бледнолицая ложь. Как я помогал отцу в его преступлениях

И я никогда бы не появился на свет.

В Сан-Квентине главный психиатр установил, что коэффициент интеллекта у моего отца выше, чем у всех, кого ему доводилось обследовать. На одной из их многочисленных бесед он сказал отцу, что интеллектуальные способности помогут ему быстро адаптироваться после освобождения. Но отец не стал ждать и пустил их в ход раньше, добившись для себя работы в медицинском блоке, где помогал с аутопсиями и заполнением карт — желанная для многих позиция.

Очень скоро отец убедил главного психиатра, что маму изнасиловали и он хотел за нее отомстить. Психиатр, в свою очередь, убедил начальника тюрьмы, что отец заслуживает досрочного освобождения, и его выпустили по истечении трех лет. Всю дорогу домой он смеялся.

В ночь преступления полицейские допрашивали отца и Джорджа по отдельности. Джордж утверждал, что просто хотел помочь другу и что Клео заслуживал того, что получил. Но отец говорил по-другому: мол, Джордж сам схватился за монтировку и утратил контроль над собой. А отец хотел только припугнуть старика.

В тот единственный раз, когда отец с Джорджем встретились на тюремном дворе, бывший приятель сказал ему: «Я тебя убью, понял? Ты двуличный лживый сукин сын!»

Каждый раз, когда мама заговаривала с отцом о Джордже, она плакала, но все равно постоянно вспоминала о нем. Такая уж она была — повторяла и повторяла одно и то же. Чем сильно раздражала отца.

Неоднократно по ночам, когда я подслушивал у них под дверью, мама говорила:

— Мы застряли в этой жуткой резервации, где все меня ненавидят из-за того, что ты натворил. Никто же не проверял — может, тут все остальные тоже преступники?

— Тебя будут ненавидеть везде, где бы мы ни поселились! И я тебе в миллионный раз повторяю: нам повезло, что здесь никого не проверяют, потому что иначе я бы лишился работы и нас бы выкинули на улицу.

— Ты думаешь, Джордж нас не найдет? Когда-нибудь он явится и убьет нас всех!

— Боже мой, Тельма-Лу, да заткнись ты уже! Никто не станет здесь нас искать. И вообще, это все из-за твоей мамаши. Если бы эта старая толстозадая шлюха явилась на суд, она убедила бы судью, что Клео получил по заслугам. Жалко, мы не убили этого ублюдка.

Потом раздавался скрип кровати, означавший, что отец перевернулся на бок, положив разговору конец. Для меня это был сигнал уходить. Я крался на цыпочках в комнату, нашу общую с Сэмом, который спал крепким сном.

В июне 1957-го руководство ЭПНГ перевело отца на станцию в десяти милях от городка Белен в штате Нью-Мексико, примерно в двухстах милях к юго-востоку от Навахо-Стейшн и в тридцати милях к югу от Альбукерке. Отец говорил, что это занюханный городишко на реке Рио-Гранде, которая большую часть года течет такой же тонкой струйкой, как писает алкоголик. Наш новый дом оказался точной копией предыдущего, как и все вокруг — за исключением разве что детей, игравших на площадке.

Месяц спустя отец привез маму домой из больницы с новорожденной малышкой, которую назвали Салли. Отец кричал на маму, что ребенок не его — у них не было секса уже лет сто. Лонни краснела и говорила, что из всех нас только у Салли отцовская смуглая кожа и широкие скулы. Мы полюбили сестричку с первого мгновения, как только увидели ее огромные карие глаза.

С каждым днем мама становилась все более унылой и уставшей, хоть нам и казалось, что дальше уже некуда. Она слонялась по дому в ночной рубашке, перемещаясь из спальни на диван, носила на руках Салли и постоянно проливала слезы. Завтраки по утрам нам готовила Лонни. Ей было тогда девять лет.

Я начал убегать все дальше и дальше от дома в пустыню. Мама этого не замечала. И отец тоже. Хотя он работал с четырех дня до полуночи, в остальное время ему тоже не сиделось дома, даже по выходным. Отоспавшись, отец шел на завод на сверхурочные или делал задания по инженерии, которую изучал заочно на курсах при Университете Нью-Мехико. Иногда он уходил на завод просто так, чтобы побыть одному — по крайней мере, так он нам говорил.

Как-то раз после ланча я ушел из дому, не сказав маме, и бежал до тех пор, пока последние дома не скрылись из виду. Ящерки увертывались у меня из-под ног, пока я мчался все быстрее через высокую траву, стараясь одновременно пинать ботинками камешки. Соседский пес, хаски, нагнал меня, лая как сумасшедший. Я оглянулся посмотреть, не случилось ли с ним чего, он замер на месте — и тут я провалился головой вниз в глубоченную яму.