Сергей Волков - Чикатило. Явление зверя

Задержанный смущенно отвел взгляд.

– Из столицы, – подтвердил Некрасов, будто и не заметив ничего. – Самолетом. Вы, товарищ Шеин, летали когда-нибудь самолетом?

Дядька был хорошим. Голос его звучал мягко, по-доброму, у плохого человека голос так не звучит. Да и внимательный какой, спрашивает, интересуется лично им, а не как остальные. Шеин помотал головой.

– А куда бы хотели полететь? – снова задал личный вопрос Некрасов.

– Куда? В Москву? – растерялся от такого внимания Шеин и тут же твердо добавил: – В Москву. К товарищу Андропову.

– Хорошо, – улыбнулся его собеседник. – А представляете, как это – лететь?

Шеин представлял. Еще в интернате он видел кино про несчастную любовь одного летчика. Преданный, тот летчик потерял любимую женщину, а спустя много лет столкнулся с ней, летящей на борту его самолета. С ней и с выросшим без него, не знающим отца уже взрослым сыном. Он тогда пригласил сына в кабину пилота, а потом мальчик рассказывал матери, каково это – лететь в кабине.

– «В иллюминатор смотреть не то, ничего не видно, – бодро процитировал Шеин. – Если хочешь что-то увидеть, смотреть надо в лоб, а не сбоку… А закат багровый, как малина» [3] «Неподсуден» (реж. В. Усков, В. Краснопольский, 1969). , – припомнил он еще, улыбнулся и добавил: – Я знаю, я в фильме видел.

Некрасов улыбнулся в ответ, видно, тоже смотрел то кино. Как же оно называлось?

– А как на посадку самолет заходит, видели? – мягко спросил он.

Парень снова помотал головой.

– А вы представьте, – предложил Некрасов.

– Ну… заходит на посадку… ну… – вопрос вышел неудобный, колючий, Шеин заерзал на краешке стула. – Я не знаю. Я не летал. Я вот на троллейбусе знаю, как ехать.

Шеин посмотрел на московского дядьку, приехавшего к нему от самого Андропова. Обижать внимательного собеседника не хотелось, но тот, кажется, совсем не расстроился такому его ответу. Поняв это, Шеин приободрился и даже улыбнулся Некрасову. Как тот делает пометку в блокноте под столом, Шеин не заметил.

С Жарковым Некрасов говорил совсем иначе. Каждый человек в силу характера и индивидуальных особенностей требует своего подхода. Если Шеину не хватало мягкости, то Жарков мягкий тон скорее воспринял бы как сюсюканье и на контакт пошел бы вряд ли. Потому профессор был с ним строг и собран. Как учитель.

– Вы рассказывали, что с Шеиным угнали машину, чтобы поехать в Днепропетровск. Что это была за машина? – продолжал беседу Некрасов.

– «Москвич», – уверенно ответил Жарков. – Темно-красный. Как паспорт, такой цвет.

– А в интернате вашем у кого-то машина была?

– У директора была, – кивнул парень. – Большая и черная. Еще у завхоза нашего. Дяди Бори.

– А у него какая?

– «Москвич», – сообщил Жарков. – Красный, как обложка на паспорте. Красивый…

Он вдруг замедлился, словно поймав себя на созвучии.

– Это вы у него машину угнали? – уточнил Некрасов.

– Не-е, – замялся Жарков, – это мы… не… у него другая… Такая, но другая…

Тарасюк по-хозяйски развалился на стуле и смотрел дерзко, даже нагло. Некрасов выбрал с ним иной тон и выглядел, что называется, своим парнем. Такая тональность вполне устраивала Тарасюка, и он легко делился подробностями:

– …Я ей зенки вырезал, бля! Понятно? – стращал Тарасюк.

– Понятно, – по-свойски согласился ученый и неожиданно резко сменил тему: – А сестру твою как зовут?

– Верка.

– А лет ей сколько?

Задержанный подобрался и с подозрением поглядел на Некрасова:

– Тебе это зачем, начальник?

– Маленькая? – обидно усмехнулся психиатр, пропустив вопрос мимо ушей. – В куклы, поди, играет?

– Ничего она не играет, – сказал, словно сплюнул, Тарасюк. – Замуж она вышла. Ей играть некогда.

– Скучаешь по ней? – поддразнил профессор и достал из кармана кукольные глаза, очень похожие на те, что принес в отделение Тарасюк.

Подержал на ладони, акцентируя на них внимание, выложил на стол перед собеседником. При виде кукольных глазок лицо Тарасюка исказилось от ненависти.

– Да ну ее на хер! – задушенно процедил он. – И мужа ее гребаного в пизду! И куклу ее эту… ненавижу! На шкафу сидит, глаза таращит…

Тарасюк запнулся, будто вспомнил что-то, гримаса ненависти сменилась злой улыбкой.

– Больше не таращит, сука! – бесновато захихикал он. – Я ей зенки вырезал, бля!

Спустя несколько часов Некрасов и Витвицкий сидели за столиком в гостиничном ресторане и пили кофе. Витвицкий задумчиво потягивал горячий напиток, Некрасов листал убористо исписанные странички блокнота. Он был явно доволен собой.