Алекс Михаэлидес - Девы

Шагая по двору к общежитию Зои, Мариана продумывала дальнейшие действия. Они быстро упакуют вещи и незаметно выскользнут из колледжа через запасной выход. Доберутся на такси до местного вокзала, а оттуда — на поезде до Кингс-Кросс. И вскоре будут в безопасности, в их маленьком желтом домике, целые и невредимые. При этой мысли в груди у нее потеплело.

Поднявшись по лестнице, Мариана зашла в Зоину комнату. Она была пуста. Видимо, племянница еще не вернулась из общественной душевой на первом этаже.

Неожиданно зазвонил мобильник. Высветилось имя Фреда. Поколебавшись, Мариана ответила.

— Алло?

— Мариана, это я, — взволнованно зачастил Фред. — Надо поговорить. Это важно.

— Не сейчас. К тому же вчера вечером мы уже все обсудили.

— Я не об этом! Слушай внимательно. Я не шучу. У меня дурное предчувствие. Тебе грозит беда!

— Фред, мне некогда…

— Знаю, ты мне не веришь, но это правда! Ты в серьезной опасности. Прямо сейчас, сию секунду, где бы ты ни была, — беги оттуда! Спасайся…

Рассердившись, Мариана раздраженно скинула звонок. Не хватает еще тратить время на всякую чепуху! Ей и без того забот достаточно!

Почему Зои до сих пор нет? Что ее задержало?

В ожидании племянницы Мариана расхаживала по комнате, рассеянно оглядывая разложенные повсюду вещицы: две фотографии Зои — в младенчестве, в более старшем возрасте, в роли подружки невесты на свадьбе Марианы, — разнообразные талисманы, камешки и привезенные из-за границы сувениры. Среди разнообразных пустячков, напоминавших Зои о детстве, была и старая потрепанная игрушечная зебра, которую так и звали — Зебра. Она неустойчиво сидела на подушке, грозя вот-вот скатиться на пол.

Мариана, умиленная коллекцией памятных безделушек, внезапно вспомнила, как маленькая Зои молилась по вечерам в постели. Стоя на коленях и сложив ладошки, она бормотала: «Господи, храни Мариану, Господи, храни Себастьяна, Господи, храни дедушку, Господи, храни Зебру…». Зои упоминала даже тех людей, кого не знала: грустную женщину с автобусной остановки или простуженного мужчину из книжной лавки.

Мариана с нежностью наблюдала за наивной детской молитвой, но не верила, что она хоть как-то помогает. Вряд ли суровый, беспощадный бог прислушается к словам ребенка и выполнит его просьбы. Но сейчас неожиданно ноги у Марианы подломились, словно какая-то невидимая сила толкнула ее сзади. Упав на колени, она сжала руки и опустила голову в молитве, обращаясь, однако, не к богу, не к Иисусу Христу и даже не к Себастьяну, а к грязным, полуразрушенным колоннам на фоне яркого пустынного неба.

Мариана молилась Персефоне.

— Прости, — шептала она. — В чем бы я ни провинилась, чем бы ни прогневала тебя — прости. Ты отняла у меня Себастьяна. Хватит. Заклинаю, не забирай Зои. Пожалуйста! Я тебе не позволю… я…

Смутившись и осознав, что творит, Мариана резко замолчала. Ведет себя как слабоумный ребенок, пытающийся торговаться со Вселенной…

И все же в глубине души она чувствовала, что наконец-то настал тот момент, к которому так долго все шло. Пробил час. Теперь ей предстояло вступить в неизбежное, открытое противостояние с Девой.

Мариана медленно поднялась на ноги.

В ту же секунду Зебра свалилась с кровати и упала на пол. Мариана подняла ее, собираясь посадить обратно, и вдруг заметила, что шов на животе игрушки слегка разошелся и изнутри что-то торчит.

Поколебавшись, сама толком не понимая, что делает, Мариана осторожно вытащила этот предмет и обнаружила, что держит сложенные в несколько раз бумажные листы. Внутри Зебры был тайник.

Мариана уставилась на неожиданную находку. Что это? Может, она поступает вероломно по отношению к племяннице, но в сложившейся ситуации необходимо все выяснить…

Она осторожно развернула листы — похоже, письмо, — уселась на кровать и стала читать.

А потом мама ушла. Я не помню ни как именно это случилось, ни нашего последнего прощания, ни где в это время был отец. Вероятно, работал в поле.

Мама так меня и не забрала. С тех пор я ее не видел.

Вечером после ее побега я поднялся к себе в комнату и, сев за стол, несколько часов строчил в дневнике. После этого, не перечитывая, спрятал его в коробку с другими вещами, о которых желал бы забыть, и никогда больше в нем не писал.

Сегодня я впервые достал его и прочел всё до последней страницы.

Точнее, почти всё.

Дело в том, что когда-то я вырвал из него два листа и уничтожил их.