Меган Миранда - Последняя гостья

— Мне известно, какой вы были раньше, Эйвери. Через что вы прошли, — он заговорил еще тише, его поза изменилась. — Да, согласен: расклад вам достался говенный. Но неужели вам никогда, ни единого раза не хотелось очутиться на ее месте?

Я покачала головой, но не издала ни звука. Потому что да, хотелось. В то время, когда я с ней познакомилась, мной владело желание заползти в чью-нибудь чужую голову. Расправить чужие конечности. Согнуть чужие пальцы. Ощутить, как кровь пульсирует в чужих жилах. Выяснить, слышат ли и они ритм собственного сердца. Или же что-то совсем иное выплескивается в них, проникая до костей.

Мне хотелось почувствовать хоть что-нибудь, кроме горя и раскаяния, и я так и делала. У меня получалось.

— Этот телефон и впрямь вызвал вопросы во многих отношениях. Разумеется, ваши отпечатки на нем есть, ведь это вы нашли его. Так?

Я отпрянула. Неужели он решил, что я соврала?

Мне хотелось объяснить ему: записка не ее и дневник тоже.

Но я уже знала, о чем меня спросят тогда: «Прошу прощения. Хотелось бы мне, чтобы такое не понадобилось» — так за что же вы просили прощения, Эйвери?»

Мне хватало ума не выдавать себя больше, чем уже пришлось.

— Ну что ж, — сказал он, — содержательный получился разговор. Будем на связи.

И он постучал по двери спальни, покидая ее.

Меня трясло, пока я смотрела, как уезжает детектив, слишком быстро развернув машину в тупике и минуя «Закатный приют» по пути к выезду с улицы.

Они вернутся. Вот на что он намекал. Вернутся и будут соображать, как мог некто покинуть вечеринку той ночью.

Я ни на минуту не отлучалась с вечеринки и сумела доказать это. Но телефон что-то да значил. Он означал, что присутствие на вечеринке не освобождает нас от ответственности. Если ее телефон остался в доме в ночь ее смерти, вполне вероятно, что ее и убил кто-нибудь на вечеринке.

А тот список, который дал мне детектив Коллинз, а я в ответ вписала в него недостающие цифры –

«Я — 18:40

Лус — 20:00

Коннор — 20:10

Паркер — 20:30».

Если раньше он был нашим алиби, то теперь стал списком подозреваемых.

Подозрительно выглядело то, что я пробыла там так долго одна. Подозрительно выглядело то, что именно я нашла телефон. Детектив Коллинз зациклился на моей роли в жизни Ломанов так, словно слухи дошли и до него.

Ссор в присутствии посторонних не было. Ничего такого, чему люди могли бы стать свидетелями и удостовериться наверняка. Только затяжное охлаждение. Ощущение, которое можно уловить лишь в том случае, если знаешь, что ищешь. Как коротко она отмахнулась от меня при всех после запланированного обеда по случаю ее дня рождения, когда я кинулась за ней, — «мне сейчас не до тебя», — как она смотрела не мне в глаза, а на мои пальцы, придерживающие ее за руку. И тот унизительный момент на следующий вечер, когда я думала, что мы одни.

Я направлялась к «Логову» — она не отвечала на мои звонки и эсэмэски, — когда увидела, как она выскользнула за дверь вместе с Лус. Они остановились, сблизившись, Сэди на голову ниже ростом, чем Лус, которая что-то рассказывала так приглушенно и быстро, что слов было не разобрать, и жестикулировала обеими руками. Но на углу они расстались, Лус повернула к забитой машинами парковке, Сэди зашагала в сторону центра города.

Я дождалась, когда Лус скроется из виду, и позвала ее по имени, затем повторила: «Сэди!» — и единственное слово эхом разнеслось по безлюдной улице. Она остановилась прямо под тусклым уличным фонарем на углу. Ее кожа приобрела восковую бледность, волосы при свете казались скорее желтыми, чем белокурыми. Она провела пятерней по волосам, обернулась, скользнула взглядом по улице, затем прямо по мне и, сделав вид, будто не заметила меня, отвернулась. Обыденная жестокость, искусство которой она отточила на Паркере. Будто я стала невидимой. Несущественной. Чем-то таким, что она могла и создать, и уничтожить по прихоти, стоило ей только пожелать.

Она отвернулась, не задумываясь.

Я задалась вопросом, неужели Грегу Рэндолфу уже случалось произносить шепотом эти слова — «чудовище Сэди». И остальным тоже.

И неужели из-за этого детектив больше не заметил ничего.

Мне надо было уточнить и подкрепить свои показания насчет времени собственных и чужих действий, пока им не придали превратный смысл.

Но сначала — навести порядок в этом доме. Я решила перевести семью, которая должна была вселиться в «Голубую мухоловку», в «Закатный приют» через дорогу, — места там намного больше, вряд ли они будут в претензии. Но сначала требовалось осмотреть дом, в первую очередь потому, что я уже не сомневалась, что в тот день, когда я нашла телефон, из «Закатного приюта» за мной кто-то следил.