Марика Девич - Не Господь Бог [litres]

– Вы были правы. Я боюсь отношений, – девушка плюхнулась в кресло.

– Да, заранее ставите защиту даже там, где не собираются обижать.

– Заметно, да?

– Вы из неблагополучной семьи, так? Или интернат? Вам приходилось постоянно быть начеку.

– Как вы догадались?

Девушка вскинулась, потом с миг подумала и достала из дешёвого матерчатого рюкзака газетную вырезку.

На ней был большой заголовок. РЕБЁНОК-МАУГЛИ. ПЯТЬ ДНЕЙ НАЕДИНЕ С МЁРТВЫМИ РОДИТЕЛЯМИ. 1999 ГОД.

– Ребёнок-маугли – это я.

– Сколько себя помню, всегда было громко: пьяные гости, весёлые песни, бой посуды, звуки ударов, драки, крики о помощи, стук соседей по батареям. Я не могла к этому привыкнуть, хотя должна была. Я ведь не покидала этой квартиры, она была на семнадцатом этаже, кажется, о моем существовании никто не знал или все забыли, или просто никому дела не было. Однажды, когда стало тихо, я знала, это продлится недолго, вышла на кухню, чтобы быстро успеть утащить к себе что-то из остатков еды. Они оба – и мать, и отец – были мертвы, но я почему-то решила, что они просто спят. Я перестала бояться выходить из своей комнаты. Кажется, это были самые спокойные дни моей жизни… Потом соседи учуяли запах из нашей квартиры, и всё началось заново: шум, крики, только уже в интернате… – Сашка говорила, и Лена не останавливала поток воспоминаний.

– Где вы живёте сейчас? – спросила она.

– Туда я не смогла вернуться… Снимаю, работа – дом, никуда не хожу. Я не слушаю музыку и не хожу на дискотеки. Не выношу громких звуков.

– Коллектив?

– Стараюсь ни с кем не соприкасаться.

– Значит, у вас было пять дней покоя и тишины… И те пять дней застряли в памяти как самые спокойные в вашей жизни? – констатировала Лена.

– Это ненормально, я понимаю, – сказала Сашка.

– Вам было четыре.

Они помолчали. Девушка свернула вчетверо газетную вырезку. Других фото из детства у неё не было.

– Я беру вас в терапию. Но это займет время, – сказала наконец Лена.

– У меня нет денег платить.

– Я буду работать бесплатно. Это интересный для меня случай.

– Тем, что я – маугли? – усмехнулась девушка.

– Вы приняли тогда решение, что с мёртвыми вам безопаснее, чем с живыми. Кем вы сейчас работаете, Саша?

Девушка улыбнулась:

– Угадайте.

– Спасаете людей?

– Холодно.

– Волонтёр.

– Холодно.

Девушка загадочно махала головой.

За дверью, подслушивая, Людмила Исааковна тоже ломала голову:

– Защитница животных?

Лена и администратор продолжали гадать и после ухода девушки. В формуляре та не указала профессии.

– Может быть, она тоже психолог? – предположила Людмила Исааковна.

– Или с детишками работает в садике? – предположила Лена.

– Нет, она работает не в тесном контакте с людьми.

– Конный спорт?

– Она же сказала, что не животные.

Они зашли в тупик, когда раздался телефон – звонил Дима, чтобы пригласить Лену в бар.

– В бар? – администратор подняла выщипанные в ниточку брови.

– Я иду в бар, Людмила Исааковна, – весело подтвердила Лена.

– Раньше за вами такого не водилось, Леночка, – заметила она.

Лена чмокнула своего администратора и убежала. Ту не оставляла загадка.

– Может, та девушка выращивает цветы?

Сашка работала патологоанатомом. В морге было тихо. С холодными и мёртвыми ей было спокойнее, чем с тёплыми и живыми. Но и тут шум. Вкатили каталку с новым трупом.

– Сашка, принимай.

Сашка откинула простынь – это был умерший на столе Мичурина паренёк.

Мичурин вышел к родным. Они по походке, по лицу хирурга сразу всё считывают, и всё равно надеются. Мичурин говорил о травмах, несовместимых с жизнью, перечислял их голосом, неприятным самому себе, высказывал дежурные слова, свое сожаление. Знал, что они следят за лицом, не слышат. И обязательно скажут:

– Этого не может быть.

Отрицание – гнев – смирение. У некоторых это занимает годы, у некоторых всю жизнь.

– Несовместимы с жизнью, – говорил Мичурин.

– Мы сделали всё возможное, – говорил Мичурин.

– Мне очень жаль, – закончил Мичурин.

– Его привезли сюда живым! Живым! – закричит мать. Может, за грудки схватит.

Мичурин молча постоит, не пытаясь вырваться. Второй родитель, отец, оторвёт мать, отведёт в сторону. Медсестра предложит успокоительное.

Всё это уже было, было.

Однажды к дню рождения в ординаторской коллеги вывесили плакат, не поленились подсчитали, число операций. За плечами Мичурина было их не менее десяти тысяч. В жизни бывает по-всякому, любимая поговорка учителя-Прокофьевой, перешла к Мичурину. И чудеса были, а как же. И было так, что чудес не случалось. Бывало, что простой аппендицит оборачивался смертельным осложнением, бывало, семидесятилетняя бабушка выживала после взрыва бытового газа, а здоровая внучка нет.