Кэтрин Фолкнер - Гринвич-парк

К нам подходит официант. Рейчел заказывает сэндвич из батона с семенами укропа, копченым лососем и сливочным сыром, большую чашку горячего шоколада и шоколадное пирожное. За время обеда она дважды выходит на улицу покурить, причем встает прямо под окном, у которого мы сидим и, дымя сигаретой, все время улыбается и машет нам, словно хочет, чтобы мы оставались у нее на виду. Мы смущенно улыбаемся ей в ответ.

Когда она возвращается после второго перекура, мы с Кэти снова заказываем кофе и чай с ромашкой. А Рейчел внезапно заявляет, что ей пора.

— У меня куча дел, прямо огромная куча, — объясняет она, словно мы ее задерживаем. Щека ее измазана шоколадом.

Рейчел достает кошелек и бросает на стол купюру в пятьдесят фунтов. Кэти удивленно смотрит на нее.

— Это слишком много.

— А, ерунда. — Рейчел широко улыбается, великодушным жестом отметая возражения Кэти. — Я чудесно провела с вами время.

У меня возникает странное чувство, будто она дала нам «на чай».

Перед уходом Рейчел загребает меня в медвежьи объятия и обнимает дольше, чем можно было ожидать, словно прощается со мной на длительное время. Это было бы здорово, невольно думаю я.

— Большое спасибо, что не отпаснули меня, — благодарит нас Рейчел. — Вы обе такие лапули. Кэти, с нетерпением жду следующей статьи.

Нацелив на Кэти указательный палец и чуть оттопырив большой, она демонстрирует странный жест, подразумевающий то ли «браво», то ли «пиф-паф». Потом поворачивается и со всей дури толкает входную дверь так, что та, скрипя на петлях, ударяется о наружную стену. И уходит. Вслед ей звякает колокольчик.

Я смотрю, как Рейчел идет через парк. Не свожу глаз с ее худенькой фигурки. Она минует детскую площадку, где школьники в новеньких формах, побросав портфели, бегут к качелям.

— Вроде бы неплохая девчонка, — произносит Кэти.

— Немного экспансивная, — морщусь я. — Прости. Я не знала, что она будет здесь. Честное слово.

— Да все нормально. Я была рада с ней познакомиться.

Мы с Кэти все еще смотрим вслед удаляющемуся силуэту Рейчел. Почему-то мне хочется убедиться, что она действительно ушла.

В конце концов я оставила попытки договориться о встрече с коллегами по работе. После того, как в последний момент отменился один ланч, затем еще один, я поняла, что зря стараюсь. У моих коллег много других дел. Во всяком случае, на меня у них времени нет. Меня уже забыли.

Теперь я чаще наведываюсь в клинику, у меня повышенное артериальное давление. Акушерки внимательно осматривают мои лодыжки, проверяют, нет ли отеков. С озабоченностью в лицах спрашивают, не кружится ли у меня голова, нет ли одышки. По дороге домой я чувствую, как тревога постепенно уходит. Но потом с каждым днем беспокойство снова растет. И так до следующего визита к врачу.

Я взяла в привычку подолгу заниматься рутинными делами, иногда с обеда почти до самого вечера, — чтобы скоротать время, отвлечься мыслями от ребенка, от бесконечных сомнений. Если небо чистое и светит солнце, я развешиваю в саду белье, обычно включив на полную мощь радио, чтобы не слышать шума строительных работ и топота рабочих, таскающихся туда-сюда через кухню. Порой, когда грохот особенно невыносим, я иду в парк — гуляю, сажусь в кафе, чтобы почитать книжку и выпить чаю в тишине и покое. После снова возвращаюсь в дом. На ужин готовлю изысканные блюда, нарезая овощи аккуратными многоцветными горками.

Сегодня по крышам стучит дождь, окрашивая шифер в цвет мокрого асфальта. Я решаю посвятить утро уборке на верхнем этаже — уборке тех комнат, на которые не покушаются ремонтники. Полагаю, это попытка воссоздать некое подобие порядка, внушить себе, что я контролирую ситуацию. Первым делом разбираю шифоньеры, освобождая полки для вещей ребенка. Старую одежду запихиваю в мешки: отдам ее на благотворительность. Потом принимаюсь за выдвижные ящики и стенные шкафы. Ловлю себя на мысли, что эти занятия, их неспешный гипнотический ритм начинают мне нравиться. Я сижу на ковре в спальне, слушаю по радио «Женский час». Рядом стоит кружка с ромашковым чаем, между коленями у меня зажата старая коробка, которую я сняла с гардероба Дэниэла. В окна хлещет дождь. [6] «Женский час» («Woman’s Hour») — ежедневная программа для женской аудитории по «Радио-4» (Radio-4), в эфире с 1946 г.

Полагая, что в коробке лежат лишь университетские учебные материалы Дэниэла — конспекты, курсовики, книги по архитектуре — и почти все это пойдет на выброс, я начинаю разбираться. Подолгу задерживаюсь на каждой странице, пальцем водя по его записям, сделанным столь знакомым для меня почерком. Бесконечные строчки слов, написанные синей авторучкой — единственным подарком его отца. С улыбкой я вспоминаю, что в университетские годы у Дэниэла вся ладонь от подушечки мизинца до запястья вечно была испачкана чернилами.