Крис Уитакер - Мы начинаем в конце

— Отстань.

Дачесс протянула было руку, хотела волосы взъерошить — а он дернулся в сторону, вскочил и бегом припустил к дому. Целое мгновение Дачесс казалось, что и она сейчас заплачет, что последние пара месяцев и предшествовавшие им несколько лет выльются из нее, или даже не так — что она сама сойдет на нет, растает, увлажнив монтанскую почву, что кожа слезет с костей, ибо в ней, в Дачесс, не кровь пульсирует, а слезы, одни только слезы.

Послышался шум мотора. Дачесс напряглась на секунду и выдохнула, увидев за рулем Долли. Дальний свет распорол пространство над водой, но та и не подумала выключить фары.

— Не возражаешь, если я тут чуток посижу?

Долли приезжала время от времени — ей здесь нравилось. Сегодня она щеголяла в кремовом платье и в туфлях на красной подошве. Каблуки, разумеется, как всегда, высоченные. Нормальной повседневной одежды у Долли, наверное, просто не было.

— Что-то я вас не видела в воскресенье в церкви, — сказала Дачесс.

— Билл хворает.

— Вот как.

— Он болен уже давно. В иные дни чувствует себя терпимо, а в иные — совсем плохо.

— Понимаю.

— Знаешь, я соскучилась по твоему платью.

Дачесс вырезала очередную прореху — на сей раз в районе пупка.

— Заглянула бы ко мне, Дачесс, поболтали бы — типа, между нами, девочками… Сестер и братьев у меня нет, и матери тоже. Самой о себе пришлось заботиться.

— И результат — очень даже.

— Это только с фасада. Когда надо создать видимость, мне нет равных. Короче, надумаешь — скажи Хэлу, уж он знает, где меня найти.

— Я с Хэлом разговариваю, только когда без слов никак не обойтись.

— Почему?

— Если б я его раньше знала… Если б моя мама…

Тихий, причмокивающий плеск воды.

— Хэл — он ведь к вам ездил.

Дачесс повернула голову.

— В Кейп-Хейвен, — пояснила Долли. Она говорила шепотом, будто раскрывала Дачесс чужую тайну. — По-моему, тебе надо знать.

— Когда?

— Ежегодно в один и тот же день, второго июня.

— В мой день рождения.

Улыбка, пусть еле заметная.

— Всегда с подарком, — продолжала Долли. — Мы вместе выбирали, Дачесс. Хэл меня просил помочь — ну как женщину. Вроде я лучше соображу, что тебе может понравиться. Когда родился Робин, он стал ездить дважды в год. Это Хэл-то, при его-то занятости на ранчо… Ему ведь и на день отлучиться — целая история.

Дачесс оглянулась на дом.

— Как он узнал? Стар клялась, что бойкотирует его.

— Она и бойкотировала. Упрямой была мама твоя… И кое-кто здорово мне ее напоминает.

— Ближе к делу, Долли.

— У Хэла в Кейп-Хейвене есть знакомый. Они перезваниваются. Тот человек — полицейский, если я ничего не путаю.

Дачесс закрыла глаза. Уок .

— Никаких подарков я не получала.

— Знаю, знаю. Хэл всегда возвращался несолоно хлебавши. Из года в год, представляешь? Но это его не останавливало. Он не терял надежды, хотя ни за что не стал бы искать встречи с тобой или Робином без разрешения вашей мамы.

— Мама говорила, это он во всем виноват, он один.

Долли погладила Дачесс по плечу.

Про бабушку, про вольный и неприкаянный ее дух Дачесс знала. Сама себе присвоила бабушкину девичью фамилию — Дэй; представлялась «Дачесс Дэй Рэдли», и не иначе. Стар было семнадцать. В то утро она ушла в колледж, но ее как грызло что-то. Она сбежала с занятий, дома оказалась раньше обычного. Только порог переступила — вот она, записка.

«Я тебя люблю. Прости. Позвони папе и ни в коем случае не ходи на кухню».

Послушанием Стар никогда не отличалась.

— Я привезла пирог для Робина — называется «Грязь в две мили глубиной» [32] Имеется в виду популярный американский десерт, в названии которого присутствует слово mud — «грязь, ил, глина». Пирог не требует выпекания. Делается из двух-трех сортов мороженого, слои которого пересыпают крошкой печенья и орехами, а всю конструкцию заливают шоколадной глазурью. . Робин, поди, расстроится, что она не настоящая…

Дачесс шагнула к фургону, взяла пирог.

— Дедушка твой старый уже.

— Знаю.

— Ты когда-нибудь совершала ошибку, Дачесс?

Вспомнился Кейп-Хейвен: пожар, и драки, и глубокая царапина на «Мустанге» Брендона Рока.

— Нет, никогда.

Долли вдруг сгребла Дачесс в охапку, прижала к себе. Пахло от нее сладко и душно. Дачесс задергалась, но вырваться не сумела.

— Смотри не заиграйся в самостоятельность, девочка.

Под взглядом Дачесс фургон растворился во тьме.

Плечам достались первые дождевые капли.

Дождь разошелся, перерос в ливень. Потоки небесные не успевали проникать в твердокаменную корку на почве и, как бы отброшенные, хлестали Дачесс по ногам. Она стояла, запрокинувшись к разверстому своду, уверенная: там, наверху, запасов воды недостаточно, чтобы промыть ей душу.