Марек Краевский - Чума в Бреслау

— Ты очень мила, Хильда, — Мок повторил комплимент, развязал тесемку кальсон и подошел к кушетке. — Я использую твои прелести традиционным способом. A tergo .

— Ладно, — сказала девушка и приняла позу, позволяющую надвахмистру удовлетворить его потребность. Как и несколько любимых девушек Мока, она прекрасно знала эротическое значение латинских терминов a fronte, a tergo, per os [7] Спереди, сзади, ртом ( лат. ). . Однако она была единственной, кто знал, почему полицейский их использует. «Никто об этом не спрашивал, — ответил он ей однажды. — Мне нравится твоя страсть познания. Я объясню тебе. Немецкие выражения либо вульгарны, либо анатомичны. Обратимся к языку древних римлян, которые прекрасно знали различные разновидности ars futuendi » [8] Искусство будущего ( лат. ). .

Мок подошел к девушке и начал то, что обещал. Затем раздался стук в дверь.

— Что? — крикнул он, не прерывая действия.

— Гонец из полиции принес письмо господину надвахмистру, — содержательница борделя Ида Зимпель не была из Австрии и пользовалась надлежащими титулами. — Это очень важно.

— Иди сюда и читай вслух! — скомандовал Мок и надавил на тело девушки так сильно, что застонала пружина в кушетке. — Только ширму расставь, а то мне немного стыдно.

Зимпель вошла в комнату, не выказывая ни малейшего удивления, развернула плетеную ширму, отделявшую пару на кушетке от остальной комнаты, села в другое кресло и вставила бинокль.

— Читаю, как дела, — сказала она. — «Бреслау, 30 июня 1923 года, криминальный советник, шеф уголовной полиции Генрих Мюльхауз к надвахмистру Эберхарду Моку по делу: Убийство на Гартенштрассе, 77, квартира номер 18. Вызываю господина надвахмистра Эберхарда Мока с целью идентификации трупа на месте преступления на Гартенштрассе, 77, квартира 18».

— Этот посыльный еще там есть? — спросил Мок и вспомнил, откуда он знал дородного юношу.

— Есть, — ответила Зимпель.

— Скажите ему, пожалуйста, — бас Мока прозвучал зловеще, — что я никуда не пойду. Я после работы. На самом деле очень тяжелой работы.

Мадам вышла, а Мок ни на минуту не давал отдохнуть утомленной уже немного Хильде. Через некоторое время пани Зимпель снова появилась в комнате.

— Посыльный дал мне какую — то визитку, — сказала она, поправляя бинокль. — Доктор Генрих Мюльхауз. На ней что-то написано. Прочитать?

— Читай!

— «Я предвидела вашу реакцию, Мок, — пробурчала мадам. — Вы очень нужны криминальному ведомству. Возможно, вы всегда будете нам нужны». Это «всегда» дважды подчеркнуто. «Нужно идентифицировать труп, а никто не знает таких женщин так хорошо, как вы».

Мок впился пальцами в мягкие бедра Хильды, ахнул еще громче, обессилел и оторвался от девушки. Она опустилась на живот, перевернулась на спину и громко вздохнула. Дрожь пробежала по ее телу. Мок откашлялся, слез с кушетки, откинул со лба Хильды чуть влажные волосы и нежно поцеловал ее в щеку. Потом натянул кальсоны. Они были слишком малы, как и остальная часть его гардероба, которую он забрал у доверенного тюремного охранника. Он сел в кресло и закурил сигарету. Другой рукой он провел по выпуклому животу, вытирая с него несколько капель пота.

— Убили одну из нас? — спросила пани Зимпель из-за ширмы.

— Это не твое дело, — Мок сказал это очень мягким тоном. — Дай мне, пожалуйста, эту визитку и оставь меня с Хильдой. Мне немного стыдно.

Мадам сделала то, что приказал ей Мок. Полицейский затушил сигарету и не сводил глаз с дважды подчеркнутого наречия «всегда». Оно могло означать только одно: «Я хотел бы видеть тебя постоянно среди моих подчиненных». А это обещало очень многое. Конец с переписыванием проституток и с проверкой их медицинских историй, конец допрашивания матерых, наглых сутенеров, которые использовали наивных девушек из провинции, служащих оплодотворению их господина и повелителя, экзальтированных девчонок, соблазненных вкрадчивыми, набриолинеными донжуанами в шляпах типа панамы. Конец с осматриванием синяков под глазами, грязных жестких простыней и венерической сыпи. Теперь он станет настоящим полицейским. Скоро он станет криминальным советником. Истребителем убийц, бандитов, насильников и воров. Его покойный отец Виллибальд Мок, честный и упрямый валбжихский сапожник, гордился бы им. Была только одна загвоздка. Мок не верил Мюльхаузу. Он знал его обольщение. Он знал его манки. Он знал, каким будет печальный конец этого сиюминутного романа с криминальной полицией. Отказ и возвращение в бордели, к запаху пота и пудры, к признаниям столь несчастным и банальным, что они вызывали у Мока ярость. Он не верил Мюльхаузу. Отец никогда больше не будет им гордиться.