Марек Краевский - Чума в Бреслау

— Пес, который ест, не лает, — сказал Маннхаупт так громко, что легко перекричал слепого аккордеониста, который пел язвительную сатиру о кислом вине из Грюнберга.

— Что? — Рыжеволосый отодвинул тарелку с дымящимися клецками, встал и подтолкнул свое дородное тело к столику Маннхаупта. — Что, как?

— Вот именно! — Маннхаупт закурил папиросу и из-за занавеса серого дыма презрительно посмотрел на рыжего простака.

Тот подошел к столику и оперся на него кулаками, ставшими опорой для туловища. Своим поднятым задом он напоминал гориллу, привезенную несколько дней назад в зоологический сад из Занзибара, о чем писали все газеты в Бреслау. Сутенер внимательно посмотрел на предплечья его тела, торчащие из закатанных рукавов рубашки, и напряг мышцы. Он надеялся, что его не подведет рефлекс, выработанный еще в детстве, во время многочисленных драк в бандитском районе вокруг Бургфельда. К сожалению, он не предвидел, что незнакомец вообще не воспользуется руками.

Окованные железом ножки стола с высоким писком скрежетнули по каменному полу. Маннхаупт зафиксировал резкое движение бедер рыжеволосого и почувствовал сильную боль в животе. Он попытался подняться, но ощетинившийся осколками край стола прижал его к стене и обездвижил. Нападавший, не отпуская напора бедер, вытер пот со лба, схватил сутенера за лацканы пиджака и резко дернул. Маннхаупту показалось, что вдруг весь мир умолк, а он летит под сводами ресторана. Действительно, в забегаловке наступила тишина. Даже слепой аккордеонист не успел закончить фразу, что вино из Грюнберга удлиняет людям лицо. Полет Маннхаупта длился очень недолго. Его выхватили из-за одного стола и швырнули на соседний. Он почувствовал влагу на щеке и на шее, после чего до него донесся сильный запах уксуса, лука и горчицы. Он хотел встать, но его снова подхватили.

— Не дергайте его так, Смолор, — услышал он чей — то хриплый голос, — а то штаны ему порвете.

Затем ошеломленного Маннхаупта окутал легкий порыв раскаленного воздуха, и сутенер коснулся грязной брусчатки. Он огляделся вокруг и увидел то, что обычно: деликатесы и табачную лавку, под которой, как обычно, крутились какие-то штрихи. Только два элемента не вписывались в привычный ему сценарий. Арестантский фургон и рыжеволосый мужчина, указывающий с улыбкой на дверцу автомобиля. Маннхаупт послушно подошел к ним. За эти несколько минут он понял, что дурные манеры и оскорбления не окупятся. Однако от этой мысли он отказался, когда оказался внутри фургона и увидел еще нескольких мужчин, с которыми его связывала профессия. Он посмотрел на понурые глаза конкурента и понял, что тут дело не в поведении, которым он оскорбил рыжеволосого полицейского. Он все равно был бы заперт сегодня, даже если бы кланялся в пояс и снимал шапку каждому встречному полицейскому. Сегодня, очевидно, был плохой день для сутенеров.

Глава децерната IV Полицайпрезидиума, криминальный советник Йозеф Ильсхаймер, был прирожденным безнадежным бюрократом. Он любил сидеть за своим мощным письменным столом, в окружении папок и юридических книг. Потерянным он считал день, когда не пролистал бы хотя бы несколько страниц уголовного кодекса или внутренних полицейских инструкций в поисках пунктов и параграфов, которыми бы снабдил свои длинные рапорты о состоянии текущих дел отдела. Его любовь к бюрократии приобрело ему благосклонность нынешнего полицайпрезидента Клейбёмера, который ровно двадцать лет работал в Страсбурге и прусскую бюрократию уважал так же глубоко, как ненавидел эльзасскую небрежность и беспорядок. По этой причине Ильсхаймер имел способ беспрепятственно обожать бюрократию и дальше составлять рапорты, наполненные искусными и богатыми фразами с особым вниманием к обширным инфинитивам. Его чувство пригасало однако перед четырьмя часами дня, когда он покидал мрачный замок князей брест-легницких, в котором находился в настоящее время президиум, и отправлялся на пролетке на объезд магазинов с экзотическими товарами, где осматривал восточные предметы, прежде всего японские веера, для своей огромной и известной в Бреслау коллекции.

Сегодня он не мог отдаться своей страсти, потому что за несколько минут перед выходом был вызван в кабинет президента, где его секретарь передал ему с кислой миной официальную жалобу на надвахмистра Эберхарда Мока, объявляя, что президент ожидает объяснения в письме не позднее, чем завтра до девяти утра. Письмо это, хотя и касалось подчиненного Ильсхаймера, ошибочно адресовано в криминальный отдел, то есть попало прямо в руки Генриха Мюльхауза. Тот, ознакомившись с текстом, отправил его — служебным путем, приложив соответствующую аннотацию — в кабинет президента. Шеф криминальной полиции не мог связаться с Ильсхаймером в тайне перед президентом, потому — что начальник Мока прекрасно понимал и одобрял — это было бы нарушением параграфа 18, пункт 14bc внутренней инструкции Полицайпрезидиума в Бреслау от 12 марта 1920 года, гласящей, что в случае невозможности рассмотрения официального письма в рамках одного отдела, его необходимо направить прямо в кабинет полицайпрезидента. В письме номер 1254a/23 тюремный охранник, капрал Отто Ошевалла, «жалуется на поведение надвахмистра Эберхарда Мока. Он доносит, что на него напали и жестоко избили. Он требует по отношению Э. Мока высочайших служебных последствий». Письмо Ошевалла снабженное собственноручной припиской: «Жалобу считаю весьма обоснованной», было подписано «Лангер, директор следственной тюрьмы в Бреслау».