Роуз Карлайл - Девушка в зеркале [litres]

Опять лезу на мачту.

На сей раз не страшно. Смерть кажется чем-то не заслуживающим внимания. Наверху пристегиваю себя к топу мачты, чтобы руки оставались свободными. Управлять «Вирсавией» по курсу можно и отсюда, используя дистанционный пульт.

Теперь остается лишь смотреть.

И думать.

Девять лет моей жизни тают как дым. Девять лет эти сто миллионов долларов не давали мне покоя, но теперь они напрочь забыты. Все, о чем я могу сейчас думать, – это Саммер, моя сестра-близняшка, лучшая половинка моей души.

Я люблю Саммер! В жизни никого так не любила, ни мужчину, ни женщину. И дело не в ее красоте, или доброте, или ее жизни, которую словно благословили где-то на небесах. Я люблю ее, потому что она моя сестра, и я убила бы ради нее, умерла бы ради нее, если б смогла!

Я должна найти ее.

Солнце прожигает свой путь по небу. Медленно опускается в постель из облаков, и краски моря постепенно смягчаются.

Я все еще на топе мачты. Вода в бутылке кончилась. Пыталась сжевать шоколадку, но она оставила лишь вкус пепла во рту. Конечности едва откликаются на сигналы мозга двигаться. Я уже перепробовала все возможные позы, перемещая вес с одной ноги на другую, на руки, позволяя себе обвиснуть в страховочной сбруе. Все одинаково мучительно.

Сейчас я ненавижу океан. Ненавижу синеву. Ненавижу солнце! Но не хочу, чтобы оно наконец село. Желаю, чтобы оно так же ярко сияло с самой вышины.

Я уже проторчала на топе мачты целую вечность. И вечно буду оставаться здесь. Бряканье фалов о мачту – это звон цепей мертвеца. Паруса – это саван.

Но я все таращусь на море. Высматриваю Саммер, ее сияющие волосы. Ясно вижу их у себя в голове, но больше нигде их нет.

Мне теперь не нужны солнечные очки. Море меняет цвет – бледно-лиловая вода тускнеет, становится сиреневой, потом густо-синей, как индиго, почти черной. Лишь на западе – остатки розовато-золотистого мерцания.

И вот я уже всматриваюсь в полную темноту.

Лезть вниз – это смерть. И дело даже не в том, что руки и ноги сковало трупным окоченением, что обожженная солнцем кожа болезненно пульсирует, что глотка пересохла и воспалилась от плача, от тщетных попыток взывать к сестре. Хуже всего, что когда я касаюсь палубы, когда безвольной кучей валюсь у шпора мачты, то вынуждена окончательно признать непреложный факт: все кончено.

Я потеряла Саммер.

Но некий голос у меня в голове велит мне продолжать. Это холодный, ненавистный голос, и говорит он мне то, что я не желаю слышать.

«Тебе нужно поспать, – нашептывает он. – Не лежи здесь, не кисни на палубе! Никого ты не найдешь в темноте. Иди и ляг в мягкую постель. Тебе нужны свежие силы. На рассвете опять займешься поиском».

Может, Саммер каким-то образом сохранила тепло. Может, на ней было что-то теплое, когда она свалилась за борт. Может, что-то выпало вместе с ней, и она может частично высунуться из воды, хотя я уже проверила – ничего не пропало, не считая спутникового телефона. «Соломон» по-прежнему висит на шлюпбалках. Спасательный плотик все так же принайтовлен к палубе.

Может, вода здесь теплей, чем я думаю. Может, организм Саммер хорошо справляется с потерей тепла.

«Нельзя отступаться».

Повинуюсь голосу, произносящему эти слова у меня в голове. Тащусь в рубку и включаю ходовые огни. Стрелка указателя уровня топлива болтается почти на нуле, но мотор продолжает работать. Вырубаю его. «Нужно сберечь топливо на завтра».

Я ненавижу это «завтра»! Спотыкаясь на каждом шагу, спускаюсь в салон, а «Вирсавию», дрейфующую теперь по воле ветра и течения, начинает валять с борта на борт на неспокойном море.

«Не здесь, – звучит все тот же голос. – Поспи на той чудесной широченной кровати. Отдохни хорошенько».

Я должна доверять этому голосу: если мы вдруг и впрямь пересечемся курсами с каким-нибудь другим судном, его рулевой обязательно заметит тусклые ходовые огни «Вирсавии» и чисто с нами разойдется. Отец учил нас, что оставлять лодку без вахтенного непростительно, что это просто святотатство, но у меня нет выбора. Мне надо поспать. В любом случае с самого выхода из Таиланда мы не видели ни единого судна. Я весь день тщетно пыталась связаться хоть с кем-нибудь по УКВ. И прямо сейчас мы посреди одного из самых безлюдных океанов мира, в нескольких днях хода от оживленных судоходных путей. Никто тут не появится.

Ввалившись в носовую каюту, врубаю свет. Мельком вижу свое отражение в экране телевизора.