Алекс Шульман - Выжившие [litres]

– Поиграйте с Молли, – сказал папа.

– Но она не захочет с нами играть, – ответил Пьер.

– Захочет, – сказал папа. – Ей просто нужно время.

Пьер побежал к сараю, где лежали его комиксы, а Бенжамин подошел к собаке и взял ее на руки. Он вошел в кухню и сел за стол у окна, положив Молли на колени. Реальность снаружи менялась, когда он смотрел на нее через старое оконное стекло, листва колыхалась, когда он медленно поднимал и опускал голову. Вон папа пошел по тропинке к старому сараю. А у воды виднелась шевелюра Нильса, он всегда сидел там, когда хотел спокойно почитать. А прямо над головой Бенжамина спала мама. Он прислушивался, желая уловить малейшие признаки того, что она проснулась. Он знал, чего именно ему ждать. Первые осторожные шаги босых ног по полу спальни, и сразу же звук, напоминающий удар кнута, – это мама подняла и закрепила гардины. Открылось окно, и желтый дождь пролился за окном кухни – это она вылила горшок, которым пользовалась, когда не хотела спускаться вниз, чтобы сходить в туалет. Тихий щелчок – открылась дверь спальни, неловкие, шуршащие шаги на лестнице, – и вот мама уже внизу, на кухне. Он подумал о рисках и о последствиях, если его застукают, но… слишком много сигналов, он точно успеет удрать. Он встал и прошел в гостиную, где на вешалке висела мамина сумка. Он отыскал кошелек и заглянул во взрослую вселенную – сколько разных банковских карт в маленьких кармашках, парковочные квитанции, сплетничающие о богатой жизни, путеводные нити ко всему тому большому, ради чего она оставляла их, когда ездила на работу. В отделении для банкнот вперемешку лежали купюры по сто, пятьдесят и десять крон. Невероятно много денег. Он осторожно достал десятку, зажав ее между указательным и большим пальцами. Он снова потянулся к сумочке, чтобы положить кошелек на место.

– Что ты делаешь?

Мама уже спустилась на половину лестницы, сейчас остановилась и смотрела на него. Халат распахнут, волосы растрепаны, на щеке след от подушки. Он не мог в это поверить, это же просто невозможно. Как она смогла внезапно появиться здесь без предупреждения? Казалось, что она даже и не ложилась спать вчера, а провела всю ночь здесь, на лестнице, сидела там в темноте и ждала рассвета, ждала этого момента.

– Отвечай, Бенжамин. Что ты делаешь?

– Я хотел попросить у тебя десятку для капсулы времени, но ты спала, так что…

Он замолчал. Мама спустилась по лестнице, забрала Молли из рук Бенжамина, осторожно опустила ее на пол, дала ей убежать, а сама повернулась к сыну. Какое-то время она молча смотрела на него. Кривая ухмылка обнажила ее зубы.

– Красть нельзя! – закричала она.

– Прости, мама, – сказал он. – Прости!

– Отдай!

Он протянул ей купюру.

– Теперь мы немного посидим здесь.

Она опустилась на скамью в гостиной, Бенжамин сел рядом. За окном возникли две фигуры, его братья услышали мамин крик и прибежали посмотреть, что происходит. Они прижались носами к окнам, Бенжамин встретился с ними глазами. Он оглянулся на дверь, надеясь, что войдет папа. Он знал, что оставаться наедине с разозлившейся мамой крайне опасно.

– Когда мне было десять или девять лет… – сказала мама.

Она посмотрела наверх, провела взглядом по потолку, а потом рассмеялась, словно вспомнила какую-то забавную деталь той истории, которую собиралась поведать.

– Мне было девять. Однажды я украла крону из папиного кармана. Я села на велосипед и помчалась в магазин, где собиралась купить себе конфету. Но на полпути я остановилась – в ужасе. Что же я наделала, подумала я. Я простояла там очень долго. А затем быстро поехала домой, проскочила в гостиную и засунула монету обратно в карман пиджака.

В возникшей тишине Бенжамин взглянул на маму. История закончилась, это было понятно, но вот что она хотела сказать? Никакого вывода сделать невозможно, все странно и непонятно. Что она хотела сказать? Она хотела, чтобы он засунул купюру обратно ей в кошелек?

– Но вот это… – она вытащила десятку и помахала ею перед глазами мальчика. – Красть деньги. Так поступать нельзя.

– Прости.

– Зачем ты это сделал?

– Потому что я знал, что ты не дашь мне деньги.

Она посмотрела на него.

– Иди в погреб, посидишь там и подумаешь над своим поведением.

– В погреб?

Так его еще никогда не наказывали. Раньше его всегда отправляли в баню, если ее не топили. Там он сидел в полном одиночестве на верхней полке и думал о своем проступке. Мама воспитывала детей строго, по правилам, но в то же время абсолютно непоследовательно. Мама была жесткой, но непредсказуемой. Бенжамин никогда не знал, сколько ему нужно просидеть в бане и можно ли выходить. Он должен был решить это сам. Из-за этого весь день потом его мучила совесть – а вдруг он вышел из банного ареста слишком рано? Но погреб – это нечто совсем иное. Он ненавидел его влажный мрак. Когда папа посылал его за пивом, Бенжамин оставлял внешнюю и внутреннюю двери распахнутыми, а сам собирался с силами, быстро вбегал внутрь и тут же выбегал.