Евгения Кретова - Альтераты - миссия для усопших

Тонкий бело-лунный луч скользнул по плечам Истомина, осветив на миг пушистые волосы его спутницы, собранные в высокий хвост.

Стоп.

У неё не такая причёска была. И волосы у неё не вьются.

Дыхание замерло.

Округлив глаза, не веря им, не веря самой себе, она приблизилась ещё на шаг.

Из-за Истоминского плеча выглянуло бледное лицо. Взгляд в упор сухой и колкий.

— Соня! — в ужасе отшатнулась она, узнав подругу. — Как ты могла! Соня! Ты же знала, что я его люблю!!! Ты же всё знала.

Афанасьева отпрянула от кавалера, легко отодвинув его в сторону. Облизнув припухшие от поцелуев губы, она оправила блузку, разгладив белоснежные рюши, отдёрнула юбку. Повела бровью, и Истомин послушно подставил широкую ладонь, чтобы помочь ей спуститься с подоконника.

— Ненавижу, — коротко прошептала Дарья, делая шаг назад.

Соня и Истомин одинаково зло ухмыльнулись:

— Да кому это интересно?

— Ненавижу, — повторила как приговор Дарья, выбегая из комнаты в затхлые трущобы коридора.

Не оглядываясь, она мчалась вперёд, размазывая окровавленными руками сухие слёзы, и задыхаясь.

Злоба горячей испепеляющей волной накрывала её, всё глубже унося сознание.

Впереди мелькнула тень — неясное сочетание света и тьмы проскользнуло через проход из одного тёмного провала в другой.

Она скорее почувствовала, чем увидела в чернильной темноте ближайшего дверного проёма быстрое движение. Зрение выхватило из мрака светлые глаза, лицо Афанасьевой, неестественно белое, всё в мелкой паутине синих, как на старой эмалированной керамике, трещин.

— Ненавижу! — надрывно заорала она ей.

Почерневшие губы сложились в кривой и равнодушной усмешке. Холодная рука схватила за шиворот и, резко потянув на себя, с силой ударила об острый угол косяка.

Перед глазами вспыхнул, многократно отражаясь, сине-зеленый, ослепительно яркий круг, и тут же погас.

Последнее, что почувствовала Дарья, падая, это острые когти, немилосердно вцепившиеся в её плечи и потянувшие по пыльному, покрытому стеклянным песком полу.

Дарья приходила в себя медленно и мучительно.

Сквозь тугую пелену обморока, звон в ушах, она слышала завывание метели, ощущала сырость и грязь помещения, в котором находилась. Руки, насквозь исколотые и изрезанные, кровоточили и саднили.

А рядом, в метре от неё: чьё-то присутствие, короткий смешок, бормотание, хруст.

— Что, не сдохла ещё? — сильный пинок под рёбра мгновенно привёл в чувство.

Соня, неестественно бледная, с посиневшими губами, низко склонилась над подругой.

— Что, счастлива? — злобно прошипела она, отворачиваясь. — Победу свою празднуешь?!

Дарья огляделась. От удара о косяк очки треснули, но в целом толстая оправа оказалась неожиданно крепкой. Даже сквозь треснувшее стекло, девушка поняла, что снова оказалась в спальне, между трюмо и завалившейся на бок и разбитой рамой от напольного зеркала. Только вместо аккуратного уюта — обшарпанные стены в лохмотьях истерзанных временем обоев.

Афанасьева отошла от неё к пустой раме, из которой, словно хищные зубы, торчали осколки. Она их внимательно, по-хозяйски, оглядывала, некоторые, чем-то привлекавшие её внимание, осторожно вытаскивала и складывала аккуратной стопкой.

Дарья подскочила. Голова кружилась. От нестерпимой вони тошнило.

— Афанасьева, как ты могла? Нафига ты к Истомину полезла? — решила прояснить, наконец, Дарья. Та только хихикнула. — Чего ты ржёшь?!

Подруга коротко на неё глянула сквозь зияющую пустотой деревянную раму, наклонила голову, неестественно, по-кукольному, положив её на плечо:

— Ты лучше не обо мне думай, а о себе. Ведь ты сейчас умрёшь. Должна была другая, не ты. Но ты тоже сойдешь.

Дарья поправила очки. Трещина на стекле мешала ориентироваться, разделяя пространство тёмной полосой.

— С чего бы это? — Дарья расправила плечи.

И одним молниеносным выпадом она схватила Софью за рукав, резко потянула на себя.

Тщедушная, никогда не отличавшаяся спортивными достижениями Афанасьева, легко подалась вперёд, но, вывернув локоть, обрушилась на Дарью мощным и точным ударом, попав по запястью. Та вскрикнула и разжала пальцы.

От неожиданности она качнулась и с визгом повалилась на усыпанный зеркальной крошкой пол. Но Софья не дала ей упасть. С ловкостью кошки она подхватила её за плечи, одним мощным движением приблизив к себе испуганное лицо:

— Не смей… Не смей ко мне прикасаться, — шипела она.