Франко Маннара - Меня зовут Бёрди [litres]

– У меня нет проблем, просто я был там, ты тоже, вот и все. И здесь мы встретились тоже случайно, я пришел с друзьями, вон они, послушать концерт.

Она косится на группку, еще не решив, верить ему или нет.

– Это, по крайней мере, говорит о том, что вкусы у тебя не самые дерьмовые, в плане музыки, я имею в виду…

– Меня зовут Паоло, а тебя?

– Не твое дело!

– Эй! Спокойствие, я не псих и не маньяк, просто парень, который положил на тебя глаз, вот и все.

Она хочет ответить резкостью, но в последний момент удерживает готовые сорваться с языка слова.

– … Соня… Но все зовут меня Берди [13] Прозвище образовано от английского слова bird – птица. .

– Берди? Неплохо! Знаешь, странно, с тех пор как я приметил тебя на Бастилии, у меня такое чувство, будто мы знакомы, чудно, правда?

– А… ты думаешь? Мне так не кажется.

Именно эту минуту выбрала Нина, солистка «Антихриста», чтобы издать свой первый вопль в микрофон. Толпа приходит в движение, устремившись к сцене, и уносит от него Челси-Соню, ставшую Берди.

Концерт подобен звуковому землетрясению, проносящемуся по залу из конца в конец. Музыка проста и агрессивна донельзя, слова отскакивают от стен и бьют наотмашь. Нина поет о девушке в психиатрической больнице, о сексуальных обломах и трансгендерной любви, о том, что мы можем быть и деспотами, и рабами. Она излагает городские драмы, глядя зрителю в глаза. Публика входит в транс на добрый час, тела сталкиваются, как будто ищут друг друга и друг от друга бегут, бешеный слэм на грани истерии. Два фаната, прилипшие к самой сцене, почти весь концерт плюют в певицу, а та улыбается им: еще. Закончив последний номер, она падает прямо на них сапожками Doc Martens вперед, тут же начинается общая свалка, и посреди зала растет куча-мала. Оставшиеся на сцене музыкантши продолжают играть. Когда Нина снова выбирается на подмостки, с раскрасневшимся от адреналина и сутолоки лицом, из ее разорванного платья вываливается левая грудь. Она запевает последнюю песню в хаосе фидбэка, а ударница тем временем перепрыгивает через установку, опрокинув ее, и тарелки бьются об пол с оглушительным звоном. А она знай себе лупит по ним палочками изнутри так, что щепки летят. Публика чувствует, что сегодня возможно все, нет ни границ, ни пределов, и слияние полное, никому не хочется, чтобы это кончилось. Платье Нины свисает теперь, открывая пупок, она поднимает руки, объявляя конец боевых действий. Можно прочесть вертикальную татуировку вдоль ее ребер: Too drunk to fuck .

Когда квартет уходит со сцены, потная и ошалевшая публика начинает рассеиваться. Некоторые так и стоят в прострации, загипнотизированные силой звука, не веря, что это кончилось.

Паоло ищет глазами Берди, но не видит ее в толпе. Наверное, оно и к лучшему, чтобы не иссяк открывшийся источник евро. Было бы слишком глупо спалиться сейчас. Дно все дальше, может быть, скоро он вынырнет. Тони и остальные зовут его, направляясь к выходу. Зал почти пуст, но вдруг у самой сцены образуется небольшая толпа. Паоло подходит и видит человека на полу. Молодой парень лет двадцати лежит неподвижно среди раздавленных стаканчиков из-под пива.

Элена проснулась поздно. Рядом с ней спит Артур, обняв руками подушку. Когда он спит, ему можно дать лет десять. Она обожает смотреть на него спящего. Они легли под утро. Ночь была бурной и насыщенной, ром тек рекой, праздновали день рождения Клер. Они веселились как никогда, и все тело у нее ломит.

Ей безумно понравился концерт «Антихриста», она просто кожей чувствовала эти звуки. Дури было навалом всю ночь, чего только не перепробовали. Она выбирается из постели. «Ну мы дали!» – думает она, увидев в зеркале потеки туши на своих щеках, – и падает замертво. Встав помочиться, Артур нашел ее на полу, голую и холодную, уже под вечер.

Сильви никогда не встанет, сколько бы ни звала ее мать к семейному обеду.

– Я тебя ни к чему не принуждаю, об одном прошу – в воскресенье изволь садиться с нами за стол, и мне бы хотелось… – кричит она с кухонным полотенцем в руке, входя в комнату. Дочь лежит на кровати, одетая, с лиловыми губами. Мать сразу понимает, что это не макияж. Ее мозг разлетается вдребезги.

Симон сел в свое клубное кресло напротив французского окна. Над небоскребами квартала Дефанс встает рассвет, в утреннем солнце они выглядят сияющей Вавилонской башней, рубиновым букетом в стиле хай-тек. Он поставил диск Арво Пярта, зажег мирровую палочку и налил в кружку обжигающе горячий чай. Sweet tchaï, дивный чай. Отпив глоток, он расслабляется. Смерть застигнет его посреди Silentium. Завтра вечером Феликс, его бывший, зайдя за своими вещами, найдет его сидящим в кресле с закрытыми глазами. Диск так и играл нон-стоп.