Ким Слэйтер - Запертая в своем теле

– Что ты ей наговорила? – Я тут же прикусила язык, но несказанные слова так и горели на языке, словно кислота.

– Ничего. Сказала только, что мама, может быть, снова будет ходить на работу, и тогда…

– Зря ты завела с ней этот разговор. Я все ей объясню сама, в свое время. – Слова сами сорвались с языка. – В конце концов, я – ее мать.

– Думаешь, мы не знаем? Мы прекрасно знаем, что ты – ее мать.

Подтекст был ясен так, как если б она выкрикнула мне прямо в лицо: «Ты – ее никчемная, ненадежная мать, которая шагу не может ступить без моей помощи».

Вот и еще одна причина, по которой пора было налаживать жизнь заново.

А пока я прикусила язык и опустила глаза. Нельзя допустить, чтобы мама вошла в состояние молчаливого протеста, а то будет дуться неделю – такое уже бывало, и не раз.

Как ни трудно было признавать это, но факт оставался фактом – без ее помощи не обойтись.

Ранним воскресным утром я проснулась словно от толчка.

Что-то зашумело снаружи. Или показалось? Когда так резко просыпаешься, всегда трудно понять, что ты действительно слышишь, а что только снится. Некоторое время я лежала, затаив дыхание и глядя в потолок, но звук не повторился.

Сердце билось как бешеное, а ладони стали мокрыми от пота.

Окно спальни выходило на улицу. Я выскользнула из постели и подошла к нему. Напротив, освещенные фонарями, белели новые мьюзы [8] Мьюзы (мьюзхаузы) – малоэтажные дома, расположенные вдоль одной или двух сторон переулка или проезда. – точные копии наших. Одинаковые, как кукольные домики, они стояли плечом к плечу, залитые неестественно-оранжевым светом.

И ни души кругом. На часах – три. В каждом окне спущены жалюзи, задвинуты шторы. Похоже, все остальные люди крепко спят. Наверное, шум мне все же приснился.

Возвращаться в кровать не хотелось, ноги просили разминки. Все еще непривычное пространство нового дома кололось, как необношенный свитер, так что я вышла на площадку и заглянула к Эви. Та мирно спала – об этом говорило ее ровное дыхание.

Постояв у двери дочери еще немного, я вернулась к себе и села на край кровати, чувствуя как пружины дешевого матраса вдавливаются в тело.

Вдоль стены стояли черные мешки с одеждой – в последнее время вся она начала болтаться на мне мешком. В углу кучковались туфли, поверх которых валялись пальто и шляпа. Получившаяся композиция напоминала куклу Гая Фокса [9] Самый известный участник Порохового заговора против короля Якова I (1605). , готовую к костру. В другом углу сиротливо ютилась стопка ношеного белья.

Да, многое уже было приведено в порядок, но до своих вещей руки пока не дошли. Обустраиваться на новом месте оказалось так тяжело, что все время возникало ощущение подъема на высокую гору.

Попытка заснуть потерпела полнейший крах: спустя час я все еще продолжала ворочаться, отлежав себе все бока.

Тело болело.

После смерти Эндрю болела даже кожа. Я казалась себе старым непарным носком, который вывернули наизнанку и бросили в темный угол, где он и лежит, бесполезный и никому не нужный. Я словно убивала время в ожидании, когда же вернется муж, а жизнь проходила мимо. В старом доме я часто играла в игру: притворялась, что он просто в командировке и через день-другой вернется, откроет дверь и войдет в дом.

А еще помогали таблетки. Они притупляли боль, обкладывали ее ватой и убирали куда-то внутрь, так глубоко, что она на время переставала ощущаться. Страшная реальность отступала, и так проходил еще один длинный день.

Я встала и пошла в ванную. Противиться зову больше не было никаких сил.

Сегодня мне нужна помощь.

Эви снова и снова будила маму, но та не просыпалась, хотя давно уже пора было вставать. Девочка видела это по тому, как солнце пронизывало насквозь тонкие цветастые занавески, и в конце концов пошла вниз одна.

Когда они жили в другом доме, мама ходила на работу и утром всегда одевалась невероятно красиво, совсем как кукла Барби. В те дни ее глаза были яркими и никогда не закрывались днем.

Всё стало по-другому, когда папа ушел жить к ангелам. Мама перестала ходить на работу, перестала красить глаза тенями с искорками и душиться духами, которые особенно любила Эви: они пахли цветами и жевательной резинкой.

Уже на нижней ступеньке лестницы стало страшно: а вдруг осы вернулись?