Анатолий Эльснер - Грозный идол, или Строители ада на земле

– Чудотворец божий засушил руки Ульянки твоей, – раздался женский голос, – кощунница она была, а вот как бог показал власть, затихнет, небось…

– Говори, Никита, как потом было-то, – сказала другая женщина.

Никита стоял, с сожалением глядя заплаканными своими, выпуклыми, как у зайца, глазами на жену, и от волнения руки его дрожали.

– Вот как было. Положил я ребеночка на руки… Только чудный он какой-то, глаза смотрят, не двигаются. Вдруг Ульяна как закричит, и с этим вместе увидел я, как змея из-под ребенка – тяфть… Убил змею-то я, только повернулся – моя Ульяна кричит: «Мертвенький, мертвенький…»

Он умолкнул, Ульяна громко зарыдала, и среди женщин начался разговор.

– Слово ей такое было… Сведутся руки – это одно, а другое – помрет ребеночек.

Другая женщина, высокая и толстая, сказала:

– Сама невеста второе-то слово предрекла… Как по писаному и пошло все… Ох, пойти рассказать кой-где по домам… Большие чудеса делаются, и кто не верит, тяжко будет тому на том свете, да и на этом… Батюшка Лай-Лай-Обдулай тысячи ушей имеет – все слышит…

– Должно, и змею он-то послал, – в раздумье проговорила низенькая женщина.

– Кому ж больше-то… Он и руки свел сквернословке, и змейку… Змея эта, полагаю, священная… Ох, пойти рассказать…

Высокая женщина быстро скрылась, но минуту спустя все услышали, как она говорила: «Слышали, чудо новое: ребенок помер Ульяны… Вот видите, сам чудотворец в душе Сусанны пребывает, оттого и состоит она при нем как бы в женах… чин такой, значит, небесный…»

На некоторое время на всем пространстве Зеленого Рая воцарилась некоторая тишина: все разговаривали о новом чуде. Скептики должны были молчать, так как их могли обвинить в оскорблении священной особы Лай-Лай-Обдулая, а это было преступление, которое беспощадно наказывалось розгами. Да и чудо было слишком явное, и «невеста бога» в воображении запуганных жителей поднялась на недостижимую высоту в ореоле чистоты и святости самого ее небесного супруга.

В это время Афросинья, глядя на плачущих Никиту и его жену и стоя посреди женщин, угрожающе проговорила:

– Не плачьте и не голосите вы, кощунники… Не гневите чудотворца – говорю вам, как бы он, батюшка, не повесил вам на шею еще каких ядовитых змеек.

Никита испуганно вздрогнул и стал тревожно смотреть на говорившую, а его жена, взглянув на свои руки, воскликнула:

– Не накликай ты на нас… Измучились мы… куда уж там нам с богом… Верю, ох, теперь верить стала… – То-то, верить стала! – воскликнула Афросинья, поддразнивая ее. – А я так размышляю, кощунница, что тебе надо бы к самому чудотворцу на поклон, и лицо-то веселое чтоб было… еще лучше того, положить мертвенького на руки бога… как бы в дар, значит… Вот сердце-то его и смягчится, и в награду и он тебя порадует: рожать часто будешь… Хмурый лик и начальников гневает, не то что самого Лай-Лай-Обдулая…

– Хорошо рассудила Афросинья, – раздались голоса женщин, и все они начали давать советы огорченным родителям, как смягчить сердце деревянного болвана.

И по всему Зеленому Раю в это время шли разговоры о чудесах, о таинственной силе Лай-Лай-Обдулая, рассуждали также, как надо понимать слово «супруга чудотворца» и как чудотворец, будучи духом, мог сочетаться с земной девушкой. Решили, однако же, что мог, что Сусанна навсегда освятилась теперь, и ей уже можно молиться, и что когда у нее родится мальчик, то он будет богом и воцарится в Зеленом Раю, так что царству его не будет конца. И такой вздор говорили еще недавно свободные и гордые люди, не признававшие никого, кроме Бога в небесах и совести. Так они измельчали и испошлились вместе с утратой свободы и признанием над собой чужой власти и чужой железной руки. Казалось, что Парамон, став своей страшной ступней на Зеленый Рай, раздавил мозг и сердце его граждан.

В это время на крыше маленького домика, посреди двух кустов с розами, сидели, обнявшись, высокий человек с черными усиками и хорошенькая Катя, и оба горько плакали.

– Лучше бы мне помереть, или в море утопиться, или сгореть живой, или меня чтоб укусила змея ядовитая…

Влюбленный зарыдал.

– Ты что так воешь? Еще и не знаешь, какая беда со мной, – так и не вой, Николенька… Душа и так болит… Не вой, говорю…

Она приложила пальцы к его глазам, нежно улыбаясь сквозь слезы. Это еще сильнее растрогало Николая.

– Да ты чего?

– Брошусь в море и я…

– Нет, миленький, лучше знаешь что: сломай мне палец…