Пола Хокинс - Тлеющий огонь [Литрес]

— Нет, не надо, — холодно произнес он, — оставь это себе.

Ему не хотелось снова видеть искусный карандашный рисунок, на котором была изображена спящая Карла. Дэниел изобразил ее обнаженной, лежащей на боку с откинутым одеялом, а выражение лица во сне у нее было странно восторженным.

— Я получил это по почте сегодня утром, — сказал он, — поэтому не уверен, что ваша небольшая беседа была плодотворной.

Анджела наклонилась вперед, подперла голову руками и что-то пробормотала себе под нос.

— Что ты сказала? — рявкнул Тео. — Я не расслышал!

— Это чудовищно, — ответила она, глядя на него снизу вверх, и ее глаза наполнились слезами. — Я сказала, что это чудовищно. — Она закусила губу и отвернулась. — Ты думаешь… — слова застряли у нее в горле, — ты и в самом деле думаешь, что они…

— Они ничего не сделали! — рявкнул Тео, яростно кроша сигарету в пепельнице. — Это не они , а он! Это все он со своей извращенной фантазией. И знаешь что? — Он теперь возвышался над ней, такой маленькой, такой хрупкой, похожей на ребенка у его ног. — Я даже не могу его винить. Я имею в виду, ты не можешь, не так ли? Посмотри на его жизнь! Посмотри, где он вырос! Посмотри, в каком состоянии его мать!

— Тео, пожалуйста.

Она умоляющее смотрела на него огромными глазами, и он поднял руку, чтобы ударить ее и стереть с ее лица выражение жалости к себе.

Он в ужасе увидел, как она съежилась, и отступил, потрясенный тем, на что Анджела едва его не спровоцировала.

— Мне его жаль, — сказал он. — Действительно жаль. Посмотри на жизнь, которую ты ему уготовила. Он понятия не имеет, что такое любовь, материнская любовь. Откуда ему знать?!

— Я пыталась, — рыдала она, — пыталась…

— Ты пыталась! — прорычал он. — Твоя лень, твоя безответственность стоили моему ребенку жизни. А потом ты лишила внимания и своего собственного сына, выгнала его, потому что он мешал тебе пить. Стоит ли удивляться, что он стал социопатом?

— Он не превратился в…

— Нет, Анджела, превратился. И стал таким. Алчным и расчетливым манипулятором. Вот что ты с ним сделала.

Помолчав несколько секунд, Анджела неуверенно поднялась. Потом дрожащими руками взяла экземпляр книги Тео и, сунув в него конверт, убрала на полку. Затем снова повернулась к нему и сделала глубокий вдох, словно собираясь с силами для выполнения какой-то сложной задачи.

— Мне надо… — начала она, сложив руки перед собой, — я хочу тебе кое-что сказать.

Тео развел руками, приподняв брови.

— Я слушаю.

Анджела тяжело сглотнула, казалось, в ней происходила внутренняя борьба.

— Ну?! — он не собирался тратить время на ее дешевую театральщину.

— Думаю, будет лучше, если я покажу, — тихо произнесла она. — Давай… поднимемся наверх?

Лора обнаружила, что зацикливается на всем, что сделала неправильно, но не обязательно на чем-то очевидном и само собой разумеющемся. Она не просыпалась в холодном поту при мысли о мертвом Дэниеле Сазерленде на его барже и не вспоминала парня с торчащей в руке вилкой. Нет, ей не давал покоя и выбивал из колеи, заставлял съеживаться и краснеть от стыда инцидент в автобусе, когда она накричала на женщину и обозвала ее тупой жирной коровой. Она не могла забыть выражение лица той женщины, ее обиду и смущение. Каждый раз при воспоминании об этом на глаза у нее наворачивались слезы.

Она думала вернуться и проехать тем же маршрутом, надеясь, что встретит ту женщину, чтобы извиниться и объяснить ей причину своего поведения. Сказать, что из-за стресса, усталости и раздражения говорит совсем не то, что думает (это, конечно, неправда: проблема заключалась в том, что она говорила именно то , что думала, но знать это той женщине не обязательно). Однако вспомнить, какой это был автобус, она так и не смогла.

Вместе с тем размышления о женщине в автобусе заставили ее подумать о Мириам, о выражении ее лица, о том, какой потрясенной и обиженной она выглядела, когда Лора над ней насмехалась и говорила колкости. Мириам была неприятной и со странностями, и Лора переживала за свое поведение не так сильно, как в случае с женщиной в автобусе. Во всяком случае, до слез дело не доходило, но все же. Это было чертовски неуместно. Не было никакой нужды проявлять бессердечие, да она и не хотела этого, ее просто понесло. Она не могла извиниться перед женщиной, хотя искренне того хотела, но перед Мириам она извиниться точно может. По крайней мере, она знает, где та живет.