Холли Седдон: Постарайся не дышать

– И долго они здесь пробудут? Сколько времени нужно на восстановление? – спросила Алекс. Ручка зависла над бумагой в ожидании ответа.

– Ну, вообще-то почти никто не восстанавливается. Летом одного парня выписали домой, под круглосуточное наблюдение родителей и сестры. Но это единственный случай за несколько лет.

Алекс удивленно подняла брови.

– Почти все они здесь уже очень давно, – продолжала медсестра. – И почти все так здесь и умрут.

– А их часто навещают?

– О да! Есть посетители, родственники, которые проходят через это каждую неделю. Из года в год. – Она остановилась, внимательно оглядывая кровати. – Я бы, наверно, так не смогла. Вы только представьте – каждую неделю сидеть тут и думать, что опять ничего не изменилось!

Алекс попыталась отогнать навязчивый образ: ее мать со всклокоченными волосами, бессмысленно таращится в лицо дочери и требует рассказать ей сказку на ночь.

– И только совсем недавно стало известно, что под этой неподвижной внешней оболочкой может теплиться сознание, – продолжала медсестра, понизив голос: в палате были посетители. – Иногда такие пациенты, – она обвела рукой кровати у Алекс за спиной, – даже начинают общаться. И поверьте, это происходит по всему миру!

Она остановилась. Обе женщины теперь стояли в самом центре палаты, со всех сторон окруженные кроватями и шторками. Алекс, подняв брови, ждала продолжения.

– Вернее, не совсем так: они могли общаться и раньше, просто врачи не умели их слушать. Не знаю, читали вы об этом или нет, но тех, кто подсоединен к аппарату поддержания жизни больше года, можно отключать по решению суда. А поскольку финансирование сокращают… – Она не договорила.

– Ужасно не иметь права голоса! – воскликнула Алекс, продолжая писать. Ее пошатывало: от висевшего в воздухе электрического гудения подступала дурнота.

Она готовила очерк для воскресного приложения. Писала о работе доктора Хейнса – исследователя, который занимался сканированием мозга и выявлял признаки ментальной активности у подобных пациентов. Сроки поджимали, а с неуловимым доктором встретиться все не удавалось. Алекс была не на высоте.

В палате пустовала лишь одна кровать, остальные девять занимали безмолвные пациенты. Во всех десяти боксах были одинаковые сиреневые шторки и небесноголубые одеяла.

В этих светлых комнатках сестры и санитары могли, закрывшись от посторонних глаз, вытирать пациентам мокрые рты, сгибать неподвижные тела, придавая им сидячее положение, и переодевать их в принесенную родственниками или пожертвованную доброжелателями одежду.

Где-то за стойкой администрации тихо шипело радио. Болтовню ведущих сменяли «неувядающие» хиты. Едва различимые звуки музыки, шорохи и попискивания приборов, дыхание пациентов сливались в один неумолчный гул.

Взгляд Алекс зацепился за постер в дальнем углу палаты: Джарвис Кокер из Pulp, слегка женоподобный и с ног до головы упакованный в твид. Она напрягла глаза, стараясь разглядеть название журнала, из которого его аккуратно вырезали.

Select. Давно почивший и забытый, но безумно популярный во времена ее юности. Когда-то – когда музыка казалась единственным предметом, о котором вообще имело смысл читать и писать, – она завалила редакцию письмами, умоляя взять ее на работу. Но ей так никто и не ответил.

Темно-синяя униформа виднелась в одном из боксов: проводившую экскурсию медсестру задержали, и теперь она тихо и серьезно беседовала с плачущим мужчиной – посетителем пациентки в розовом махровом халате.

Алекс на цыпочках шагнула в сторону углового бокса. Измотанные утренним бегом икры обожгло болью. Поморщившись, она пошла быстрее; тонкие подошвы балеток впивались в натертые волдыри.

Большинство пациентов были уже немолоды, но от углового бокса явно веяло юностью.

Шторки небрежно задернули лишь до середины, и она бесшумно скользнула в широкий проем. Внутри царил полумрак, однако видно было, что Джарвис Кокер не один: рядом с натянутой улыбкой смотрел в камеру молоденький Деймон Албарн из Blur. Оба плаката вырезали из журнала Select не один год назад, и крепившие их кнопки успели покрыться слоем пыли.

Ни намека на движение. Под одеялом вырисовывались согнутые колени. Поверх накрахмаленных простыней наискось протянулись тоненькие, с лиловатым оттенком руки в мурашках. Плечи скрывала поношенная синяя футболка.

До сих пор она старалась не смотреть подолгу на окаменевшие лица пациентов. Глазеть разинув рот, словно жительница Викторианской эпохи, пришедшая в «цирк уродов», казалось неприличным. Вот и сейчас она нерешительно застыла у края брит-поповской кровати. Оттягивала время, оглядывая нависавшую у изголовья ярко-белую аппаратуру, и бессмысленно чиркала в блокноте. Потом все-таки отважилась перевести взгляд на макушку лежащей на кровати молодой женщины.