Сергей Яковенко - Омут [авторский текст]

Прошли еще две долгие, тягучие недели. Еще немного беспокоило сломанное ребро, но в целом здоровье удалось поправить. Меня выписали из больницы, и пришло время возвращаться домой. Я спустился вниз по лестнице. По той самой лестнице, с которой как-то кричал медсестре «я вас любил…» Вышел во двор больницы. Вокруг лежал снег. Деревья и кусты стояли без листьев. Несмотря на это вспомнился тот день, когда Гена привез нас сюда с Машей. День, когда Юльке стало плохо, и мама привезла ее сюда на скорой.

Потом вспомнилась Юлька. Та, что осталась там, в бездушном мире. Все время, что пришлось провести в больнице, я старался не думать о ней. Помогали соседи по палате, врачи, медсестры. Все эти дни у меня не было недостатка в общении. Я чувствовал себя не одиноким. Я это остро ощущал. Мне было с чем сравнивать. И я убегал от мыслей о моем солнышке. Но сейчас… Когда вышел во двор больницы, когда остался один на один со своими воспоминаниями, от мыслей о Юльке убежать не получалось. И стало стыдно.

Я не мог переубедить себя в том, что бросил ее. Оставил там наедине с холодным, пустым миром, наполненным живыми мертвецами. Предал. Убежал от нее.

А что, если можно было еще что-то исправить? Что, если изуверские методы «лечения» Регеций все же были не необратимыми? Что было бы, если бы я взял Юльку с собой в то болото? Попали бы мы с ней в этот мир? Приняла бы она его? Была бы она счастлива в нем?

Бесконечные вопросы с издевательским словом «если». Вопросы, на которые у меня нет, и никогда не будет ответов. Они будут до конца дней терзать меня и не давать покоя. Бесконечная пытка собственной совести. Мучительный кошмар, от которого теперь никогда не проснуться.

Поднимаясь на свой этаж, я повстречал соседа. Того самого Егора Семеновича, мимо которого сложно пройти не пообщавшись.

– О-о-о! – радостно воскликнул тот, приветливо расставляя руки в стороны, – Коленька! Здравствуй, дорогой! Как давно я тебя не видел! Я-то в больнице два с лишним месяца пролежал. Моторчик совсем плохим стал. Вот так… Вчера вот выписали. Но теперь говорят, буду бегать. Так что заходи на чай вечерком. Сейчас печенья овсяного куплю и вернусь. Ты и приходи. Я тебе про бабульку одну расскажу. Лежала со мной в одном отделении. Одинокая бабка. Мужа год назад похоронила. Так, говорит, с хозяйством не справляется. Тяжело, мол. Ну, как бы намекает. А я возьми, старый дурень, да и ляпни: «Так я тоже мужчина еще хоть куда! И тоже вдовец!» – Егор Семенович засмеялся, – Так что я теперь вроде как жених, Колюня. На старости лет поджениться решил. А что? Поеду в деревню! Там воздух свежий! У нее две коровы! А бабулька – будь здоров! Разве только с сердцем мается, но так я тоже вот… Как ты вообще, Колюня? Похудел, что ли? Что-то не пойму…

– Да так, – продолжая пожимать руку добродушному деду, пожал плечами я, – Могло быть и хуже, если честно. По крайней мере, уже лучше.

– Как так? Приболел?

– Да всякое было. Расскажу как-нибудь. Может даже поверите.

Я улыбнулся, и Егор Семенович воспринял это, как приглашение к очередной задушевной беседе на ближайшие пару часов. Испугавшись такого поворота событий, я извинился и соврал, что очень спешу домой. Тут же стало стыдно, но для разговоров совершенно не было настроения. Да и о чем я сейчас мог говорить с хорошим человеком? Сосед понимающе закивал и пожелал доброго здоровья. Я ответил тем же, и уже хотел было продолжить подъем, как услышал щелчок замка.

Этот звук был до того знакомым, что я узнал бы его из тысячи других щелчков! Щелкал замок моей квартиры. Распахнулась дверь. На пороге, с повязанным черным платком на голове, стояла моя жена. Она смотрела на меня и плакала, сложив лодочкой ладони, прислоненные к лицу. Слезы текли нескончаемым потоком, придавая блеск ее изумрудным глазам. Дверь приоткрылась сильнее и из-за Машиной спины показалась кудрявая маленькая головка, с все больше и больше округляющимися глазенками. Юлька не выдержала первой:

– Папа!!! – пронзительно воскликнула дочка, оттолкнула Машу, протискиваясь между ней и приоткрытой дверью, и босыми ножками быстро зашлепала по каменной лестнице. Разбежавшись, подпрыгнула и повисла у меня на шее. Я обхватил дочь и очень крепко, но очень бережно прижал к себе. Маша, сбросила на пол черный платок и подошла, обнимая нас обоих. Вокруг нас прыгал обезумевший от радости Филька. Из-за спины послышался удивленный голос Егора Семеновича:

– О, как за папкой-то соскучились! Ох, и Юлька! Ох, и папина доча! Ну, будьте здоровы, пойду я… – он восхищенно хмыкнул на прощание и зашаркал вниз по лестнице.