Сергей Яковенко - Омут [авторский текст]

«Неожиданно!» – удивился я и вскинул брови. Священник заметил это и, сделав по инерции еще два шага, остановился. Медленно развернулся ко мне и, шумно дыша, застыл.

– Тебе плохо, мил человек? – пробасил батюшка и нахмурился, – Бледный какой-то.

Мил человек!? Вот это поворот! Да и забота в голосе! Чудеса?

– Есть немного. Но мне уже лучше. Благодарю.

Священник как-то странно поморщился, затем отодвинул рукав рясы, под которым блеснул золотом «Ролекс», поставил на край скамейки портфель и с шумным выдохом уселся рядом. Деревянные планки под его весом прогнулись. Он откинулся на спинку, достал из портфеля носовой платок и протер влажный лоб.

– А в храме что? Был уже?

– Нет. Не был, – честно признался я, глядя в сторону. Разговаривать с ним не было особого желания. Если во мне и теплилась какая-то надежда по пути сюда, то после ознакомления с «прейскурантом на церковные услуги» она попросту растворилась. Вся эта важность, которой светился духовный сановник, теперь навевала тоску и грусть.

– А что ж так?

– А денег нет! – с вызовом буркнул я. На этот раз соврал, конечно, но обойтись без сарказма никак не получалось.

– Вижу, не только тело у тебя в унынии, но и в душе смятение. Не из тех ты людей, что в храм без особого повода ходит. Так ведь? Деньги у всех есть, мил человек. Просто не все это понимают и тратят бесценное на тлен.

А вот и еще один поворот! «Бесценное на тлен»? «В душе»? Оказывается, здесь даже понятие такое имеется – «душа»! Стало, вдруг, интересно, что они вообще вкладывают в это слово, и я, не особо заморачиваясь, спросил:

– И что такое душа?

Священник смерил меня назидательным взглядом, усмехнулся и задал вопрос, не выдерживая вопросительной интонации. Будто утверждал, а не спрашивал:

– А ты не знаешь!?

Я пожал плечами, а для убедительности даже губы искривил.

– Душа, сын мой, это бессмертная суть твоя. То, что отлично от бренного тела. И, после смерти тела, ее ждет либо жизнь вечная, либо муки вечные. Зависит от того, как ты проживешь эту жизнь, на что потратишь.

– Угу, – кивнул я, – И как же мне избежать печальной участи?

– Покайся, причастись, заплати и не греши, – священник улыбнулся.

– То есть, соблюдай заповеди и все такое… Не убий, не укради, не прелюбодействуй… Да?

Он кивнул. Стало понятно, в какое русло переходит беседа и я, решив воспользоваться возможностью, задал провокационный вопрос:

– Скажите, пожалуйста… – я не знал, как к нему обращаться, поэтому возникла неловкая пауза. Священник понял, в чем дело, и сам представился:

– Отец Михаил.

– Скажите, пожалуйста, отец Михаил, а существует ли заповедь «Возлюби ближнего твоего, как самого себя»?

Тот, вдруг, стал серьезным. Улыбка исчезла с лица, глаза уставились под ноги, а руки, обхватив необъятный живот, сцепились в замок в районе пупка.

– Вот оно что, значит… – начал он, не торопясь, явно тщательно подбирая слова, – Все мы от рождения наделены бесами, от коих избавляемся. Мы подвергаемся в этой жизни испытаниям, преодолевая которые, очищаем бессмертную душу свою, данную богом. И любовь из них – самое важное испытание. Ибо, что есть любовь? Крайняя степень лицемерия. Стремление подкупить душу ближнего своим притворным вниманием. А что есть подкуп без денег? Обман! Тот, кто любит – соблазняет, привязывает, заманивает приторной сладостью ядовитого меда. И конечная цель у любящего всегда одна – взять себе! Завладеть бессмертной душой ближнего! Не отдать, но отнять! Присвоить! Так что есть любовь, сын мой? Неприкрытое лицемерие! Откровенное! И лицемерие есть грех. А все греховное – от лукавого. Так, как может быть заповедь божья греховной? Никак.

Для убедительности толстяк развел пухлые ладони в стороны и растянулся в масляной улыбке. Видимо, он был уверен в том, что я и так все прекрасно понимаю, но корчу из себя не пойми кого.

– То есть, Иисус не заповедал любить ближнего?

– Кто? – нахмурился священник и даже немного отстранился от меня, как от больного. Скамейка скрипнула.

– Иисус Христос, сын божий, который умер за наши с вами грехи на кресте.

– Да он то тут при чем?! За чьи грехи, сатана?! Кто сын божий?! – лицо его стало бордовым от возмущения, дыхание сбилось, а слова вырывались из груди с хрипотцой, – Как твой отсыхающий язык во дворе храма поворачивается такую ересь нести? Сгинь, нечисть, с глаз! И кайся до скончания дней, пока слова не кончатся! Прочь за ворота, и чтоб ноги твоей здесь больше не было!