Клер Макинтош - Позволь мне солгать [Litres]

Бессмыслица какая-то. Я не нашла никаких доказательств того, что мои родители оказались в серьезном долгу или выводили крупные суммы со своих счетов. По их завещаниям все – почти все – перешло ко мне. Папа брал кредит на бизнес, но проблемы в магазине начались только после его смерти – когда Билли переживал эмоциональный кризис. Мои родители отнюдь не были банкротами – они не могли поступить так по финансовым причинам.

Голова у меня идет кругом.

– Нам нужно поговорить, – заявляю я, когда Джоан выходит из комнаты.

– Верно. – Марк настроен серьезно. – После Рождества, когда мама уедет домой, давай наймем няню и пойдем в ресторан на ужин. Все подробно обсудим. Я вот что думаю: психотерапевт не обязательно должен быть моим знакомым, если тебя именно это тревожит, – я могу навести справки и найти тебе хорошего специалиста.

– Нет, но…

Джоан возвращается с коробкой набора для «Эрудита».

– Я не знала, есть ли у вас эта настольная игра, и привезла свою. Может, сыграем? – Она смотрит на меня, склонив голову к плечу. – Как ты, солнышко? Я понимаю, что тебе сейчас нелегко.

– Все в порядке.

Умалчивание – это ведь не ложь, верно? Я делаю вид, что мое состояние – просто симптом скорби. Еще одно Рождество без родителей. «Бедняжка Анна, она так по ним скучает» .

Я передвигаю буквы по подставке перед собой и не вижу ни единого слова.

Что же мне делать? Обратиться в полицию? Я вспоминаю приятного, доброго Мюррея Маккензи и чувствую угрызения совести. Он мне поверил. Он был единственным, кто признал, что что-то тут не так. Единственным, кто согласился, что моих родителей могли убить.

А все это просто ложь.

– Веб-сайт! – заявляет Джоан. – Семьдесят семь очков!

– Но это должно считаться как два слова, нет?

– Нет, это точно одно слово.

Я отвлекаюсь от их шуточной перепалки.

Время от времени за последние девятнадцать месяцев моя боль сменялась другим чувством.

Гневом.

«Совершенно нормально злиться, когда наши близкие умирают, – сказал Марк на нашем первом сеансе. – Особенно когда мы знаем, что умерший сам решил оставить нас».

«Сам решил».

Я беру из разложенных в центре стола фишек букву «А», но пальцы начинают так сильно дрожать, что я роняю фишку и прячу руки, зажимая ладони коленями. Последний год я усиленно «прорабатывала» – пользуясь терминами Марка – свой гнев по поводу самоубийств родителей. А выходит, что у меня действительно были все причины злиться.

Чем дольше я храню эту тайну, тем сильнее меня тошнит. Тем большую тревогу я испытываю. Я жалею, что Джоан здесь. Сегодня я вижу ее третий раз в жизни – как я могу обрушить на нее такое? К тому же в канун Рождества.

– Я! – Марк кладет на доску одну фишку.

– Девять очков, – говорит Джоан.

– По-моему, в правилах говорится, что за слово из одной буквы очки удваиваются.

– О да, верно. Восемнадцать.

– Ты за ней присматривай, солнышко. Мама у меня любит сжульничать.

– Не слушай его, Анна.

«Эй, а знаете что, дорогие мои? Мои родители вовсе не умерли – они просто притворялись!»

Все это кажется каким-то нереальным.

Эта мысль захватывает меня. Что, если это не реальность?

Последние два дня я так сильно поверила в присутствие матери, что даже почувствовала запах ее духов, увидела ее в парке. Что, если она мне привиделась? Что, если тот разговор на пороге был одним из «галлюцинаторных переживаний, вызванных смертью близкого человека», как утверждает Марк?

Я схожу с ума. Марк прав. Мне нужно обратиться к специалисту.

Но все казалось таким реальным.

Я больше не знаю, во что верить.

В одиннадцать мы собираемся на полуночную службу. В коридоре громоздятся зонтики, верхняя одежда, коляска Эллы, и я думаю обо всех людях, которых увижу в церкви, доброжелательных людях. Они скажут, что вспоминали обо мне, они посочувствуют мне, мол, как мне тяжело без Тома и Кэролайн.

А я не могу. Просто не могу.

Мы уже стоим в дверном проеме, вытаскиваем коляску. Лора паркуется на улице – на гравиевой дорожке перед домом втиснулись машины Джоан, Марка и моя. Выпрыгнув из автомобиля, Лора заматывает шарфом шею и идет к нам.

– Счастливого Рождества!

Они знакомятся – «Мам, это Лора», «Лора, это Джоан», – и все это время сердце бешено стучит у меня в груди. Я отворачиваюсь, чтобы остальные не прочитали мысли, которые отражаются на моем лице.

– Ты как, красотка? – Лора сжимает мое плечо.

Это знак солидарности, а не жалости. Она думает, будто знает, что я сейчас переживаю. Как я себя чувствую. Вина разъедает меня изнутри. Мама Лоры умерла. Моя – солгала.