Клер Макинтош - Позволь мне солгать [Litres]

Она права.

И я с болезненной ясностью вижу, что случится дальше. Анна пойдет в полицию. Потребует возобновления расследования. Она будет бороться за правду, не зная, что правда лишь таит иную ложь. И опасность.

«Самоубийство? Едва ли».

О чем не знаешь, то тебя не тревожит. Мне нужно удержать Анну от похода в полицию. Мне нужно не позволить ей выяснить правду о случившемся, иначе она пострадает.

Я думала, что в тот день, когда поехала на Бичи-Хед, я распрощалась с былой жизнью, но, видимо, ошибалась.

Придется сделать это.

Придется вернуться.

Анна

Я звоню Марку. Оставляю сообщение об открытке, понимаю, что я несу какую-то чушь, останавливаюсь и пытаюсь еще раз все объяснить. «Перезвони мне, как только сможешь», – говорю я в конце сообщения.

«Самоубийство? Едва ли».

Смысл предельно ясен.

Мою мать убили.

По затылку у меня по-прежнему бегают мурашки, и я медленно оглядываюсь, осматривая лестницу, открытые двери с двух сторон коридора, окна от пола до потолка. Никого. Конечно, тут никого нет. Но открытка так расшатала меня, будто кто-то вломился ко мне в дом и всучил мне ее прямо в руки, и уже кажется, будто мы с Эллой тут не одни.

Я прячу открытку обратно в конверт. Нужно убираться отсюда.

– Рита! – зову я.

На кухне слышится какой-то шорох, когтистые лапки цокают по паркету. Риту мы взяли из собачьего приюта, в ней есть примесь крови кипрского пуделя, но заметны черты и множества других пород. Рыжая шерстка падает ей на глаза, с мордочки свисают длинные усики, а летом, после стрижки, на спине у нее проступают белоснежные полоски. Она с энтузиазмом лижет мне руку.

– Пойдем гулять.

Рита не из тех, кого приходится долго упрашивать. Она несется ко входной двери и нетерпеливо оглядывается на меня. Коляска стоит в коридоре под лестницей, и я прячу анонимную открытку в корзинку под дном, не забыв набросить сверху плед, словно это как-то изменит тот факт, что сообщение все еще там. Затем я беру на руки Эллу – малышка уже начинает капризничать.

«Самоубийство? Едва ли».

Я так и знала. Я всегда это знала. Моя мама была очень сильной женщиной – хотела бы я унаследовать хоть десятую долю ее силы, да и ее решимости я всегда завидовала. Мама никогда не сдавалась. И не отказалась бы от собственной жизни.

Элла тянется к моей груди, но времени на это у нас нет. Я больше ни минуты не хочу оставаться в доме.

– Давай пойдем прогуляемся, свежим воздухом подышим, ладушки?

Я подбираю на кухне пакет для прогулки, проверяю, ничего ли я не забыла – салфетки, подгузники, пеленки, – и запихиваю в сумку вместе с ключами. Обычно к этому моменту Элла пачкает подгузник или срыгивает молоко и приходится ее переодевать. Я внимательно принюхиваюсь, но с малышкой все в порядке.

– Ну что, пойдем!

От входной двери вниз на гравиевую дорожку, протянувшуюся от дома к мостовой, с крыльца ведут три каменные ступени – и каждая чуть пообтерлась посередине, где все эти годы по ним спускались и поднимались. В детстве я часто спрыгивала на дорожку с верхней ступени. Время шло, я подрастала и в какой-то момент уже допрыгивала с крыльца до асфальтированной парковки перед домом: помню, мама повторяла мне: «Эй, осторожнее!» – а я ловко приземлялась на асфальт и вскидывала руки, словно ожидая аплодисментов.

Прижимая Эллу к груди, я спускаю со ступеней коляску, а затем укладываю малышку, кутая ее в одеяло. В последние дни на улице очень похолодало, иней серебрится на тротуаре, ледяная корка на гравии похрустывает у меня под ногами.

– Анна!

Сосед, Роберт Дрейк, стоит по ту сторону черной ограды, отделяющей наш двор от его участка. Дома у нас одинаковые, трехэтажные, в георгианском стиле, с садом на вытянутом заднем дворике и узкой кромкой свободного пространства, обрамляющей дом по бокам и впереди. Мои родители переехали в Истборн в 1992 году, когда мое неожиданное появление заставило их отказаться от привычного лондонского досуга и подтолкнуло к жизни в браке. Дом этот купил еще мой ныне уже покойный дедушка, в двух кварталах от места, где прошло папино детство, причем заплатил он наличными («Только так можно заставить людей прислушаться к тебе, Энни!»), и, полагаю, недвижимость обошлась ему куда дешевле, чем Роберту, который приобрел свой дом пятнадцатью годами позже.

– Я как раз о вас вспоминал, – говорит Роберт. – Сегодня тот самый день, да? – Он сочувственно улыбается, склонив голову к плечу.