Рэйчел Кейн - Мертвое озеро

Я выдавливаю улыбку.

– Утром, уходя в школу, она была одета совсем не так. Прошу прощения за это.

– А я не прошу, – фыркает Ланни. – То, что мне говорят, как я должна одеваться, – это просто смешно до усрачки. Тут что, католическая школа?

Выражение лица директора Уилсон не меняется.

– И в придачу, как вы видите, ее манеры.

– Вы говорите обо мне так, как будто меня здесь нет! Как будто я не человек! – бросает Ланни, вскидывая голову. – Не вам учить меня манерам!

При виде ее лица я вздрагиваю, прежде чем успеваю справиться с потрясением. Бледный тональник, глаза густо накрашены черным, губная помада – трупно-синего цвета. Серьги в виде черепов.

На миг у меня перехватывает дыхание, потому что вместо лица своей дочери я вижу другое лицо, чужое лицо, лицо девушки, которая висит в петле из толстого проволочного каната; свалявшиеся волосы облепили голову, глаза выкатились из орбит, оставшиеся на теле участки кожи того же самого оттенка…

«Сложи это в ящик и запри его. Ты не должна возвращаться туда». Я отлично понимаю, что Ланни сделала это намеренно, и сейчас наши взгляды прикованы друг к другу – словно скрещенные в поединке клинки. У нее есть такая зловещая способность – находить и нажимать кнопочки в моей душе. Она унаследовала это от своего отца. У нее такой же разрез глаз, как у него, и она так же наклоняет голову.

И это меня пугает.

– И вдобавок, – продолжает директор Уилсон, – эта драка.

Я не отвожу взгляда от дочери.

– Ты пострадала?

Ланни показывает мне правый кулак – костяшки пальцев ободраны. «Ох». На ее синих губах возникает намек на улыбку.

– Видела б ты ту девчонку!

– У той девушки подбит глаз, – поясняет Уилсон. – А ее родители – из тех, у кого номера юристов стоят на быстром дозвоне.

Мы обе не обращаем внимания на ее слова, и я киваю Ланни, чтобы она продолжала.

– Она ударила меня первой, мама, – говорит Ланни. – Сильно. А до этого толкнула меня. Она заявила, что я пялюсь на ее тупого парня, хотя я этого не делала – он просто урод; и вообще, это он на меня пялился. Я-то здесь при чем?

– А где та девочка? – спрашиваю я, переводя взгляд на директора Уилсон. – Почему ее здесь нет?

– Родители забрали ее полчаса назад и отвезли домой. Далия Браун – школьная отличница, и она утверждает, что затеяла драку вовсе не она. И ее слова подтверждены свидетелями.

В средней школе всегда есть свидетели, и они всегда говорят то, чего хотят от них их друзья. Директор Уилсон, несомненно, знает это. Она также знает, что Ланни – новенькая в школе и не умеет ладить с другими учениками. Вот почему моя дочь выбрала готский стиль как часть механизма контроля: оттолкнуть окружающих прежде, чем они оттолкнут ее. Именно так, в некоей странной манере, она справляется с тем тайным «фильмом ужасов», которым сейчас представляется ей ее детство.

– Начала драку не я, – заявляет Ланни, и я верю ей. Вероятно, я единственная, кто ей верит. – Я ненавижу эту гребаную школу.

В это я тоже верю.

Я снова перевожу взгляд на женщину, сидящую за столом.

– Значит, вы отстраняете от занятий Ланни, но не вторую участницу драки, верно?

– У меня действительно нет выбора. Учитывая нарушения дресс-кода, драку и ее настрой относительно всего случившегося… – Уилсон делает паузу, явно ожидая, что я начну спорить, но я лишь киваю.

– Хорошо. Она получила задание на дом?

Выражение облегчения на лице директора различимо невооруженным глазом: пахнущая порохом мать провинившейся ученицы не собирается затевать скандал.

– Да, я лично убедилась в этом. Она может вернуться к занятиям со следующей недели.

– Идем, Ланни, – говорю я, поднимаясь. – Мы поговорим об этом дома.

– Мам, я не…

– Дома.

Ланни выдыхает, берет свой рюкзак и плетется прочь из кабинета. Черные волосы вновь скрывают выражение ее лица, но я уверена, что оно отнюдь не довольное.

– Минутку, пожалуйста. Прежде чем я позволю Атланте снова вернуться в школу, мне нужно кое о чем предупредить вас отдельно, – говорит Уилсон. – Мы придерживаемся политики недопустимости подобных случаев, но я намерена сейчас отступить от нее, потому что знаю: вы хороший человек и хотите, чтобы девочка прижилась в коллективе. Однако это последний шанс, миссис Проктор. Самый последний, как ни жаль.

– Пожалуйста, не называйте меня так, – напоминаю я. – «Миз Проктор» – более уместно. По-моему, это вполне допустимо с семидесятых годов двадцатого века.

Я протягиваю директору руку. Она пожимает ее – сдержанно, чисто по-деловому. Сейчас я расцениваю деловое отношение как положительное.