Стюарт Тёртон - Семь смертей Эвелины Хардкасл

Эвелина задумчиво смотрит на меня. Я трепещу, обливаюсь потом. Она чуть щурится, сверкает глазами:

– Знаете что, а давайте-ка сыграем. – Она постукивает пальцем по шахматной доске. – Если выиграете вы, то мы с вами побеседуем; если выиграю я, то вы оставите меня в покое. Вас устраивает?

Я чувствую подвох, но иного выбора у меня нет. Утираю пот со лба, втискиваюсь в крошечное креслице за столиком, на радость присутствующим дамам. Пожалуй, гильотина и та удобнее. Мои телеса свисают с краев кресла, низкая спинка такая хлипкая, что я дрожу от напряжения, стараясь на нее не опираться.

Эвелина, не снисходя к моим мучениям, протягивает руку к доске и передвигает пешку. Я делаю ход ладьей, вспоминаю комбинации миттельшпиля. Мы примерно равны в силах, но мне неловко и неудобно, я не могу сосредоточиться, допускаю тактические промахи. Понимая, что выиграть не смогу, изо всех сил стараюсь затянуть партию. Впрочем, после получаса разнообразных, но безуспешных маневров я не выдерживаю и говорю:

– Ваша жизнь в опасности.

Пальцы Эвелины касаются пешки и едва заметно вздрагивают, но для меня это громче колокольного звона. Она пристально смотрит на меня, переводит взгляд на дам у нас за спиной, проверяет, не слышал ли кто моих слов. Дамы озабочены лишь тем, чтобы поскорее забыть увиденное.

«Ей это уже известно».

– Помнится, лорд Рейвенкорт, мы с вами уговаривались совсем иначе, – резко обрывает она меня.

– Но…

– Вы предпочитаете, чтобы я удалилась? – Она гневным взглядом пресекает мои дальнейшие попытки заговорить.

Я продолжаю делать ходы, но так ошеломлен ее поведением, что совсем не думаю об игре. Судя по всему, Эвелине известно, что именно произойдет сегодня вечером, вот только она почему-то боится, что об этом узнает еще кто-нибудь. Я совершенно не понимаю, в чем дело. Очевидно, она не намерена довериться Рейвенкорту. Он ей противен, а значит, спасти ее я смогу либо в обличье человека, который ей приятен, либо придется обойтись без посторонней помощи. Такого поворота событий я не ожидал и теперь отчаянно пытаюсь как-нибудь иначе предупредить Эвелину об опасности, но тут в оранжерею входит Себастьян Белл, и у меня возникает чрезвычайно странное ощущение. Спору нет, этот человек – я, но, глядя, как он опасливо, будто мышь по плинтусу, семенит по комнате, я не могу в это поверить. Он сутулится, прижимает руки к бокам, то и дело боязливо озирается, не поднимая головы, будто вокруг него – одни острые углы.

– Моя бабушка Хизер Хардкасл, – произносит Эвелина, заметив, что он разглядывает картину на стене. – Портрет ей не льстит, она презирала лесть во всех ее проявлениях.

– Простите, я не… – лепечет Белл.

Их разговор проходит точно так же, как вчера; ее интерес к этому убогому созданию вызывает у меня мимолетный приступ ревности, но дело совсем не в этом. Белл в точности повторяет мой день, однако же, как и я, считает, что действует по своей воле. А значит, я сейчас безвольно следую плану, разработанному Даниелем, что делает меня… Чем – отзвуком, воспоминанием или щепкой, плывущей по течению?

«Скиньте шахматную доску со стола, измените ход развития событий. Докажите свою неповторимость».

Протягиваю руку к доске, но мысли о презрении Эвелины и о смехе присутствующих дам просто невыносимы. Сгорая от унижения, резко отдергиваю руку. Ничего страшного, возможность наверняка еще представится, и тогда я ее не упущу.

Огорченный неминуемым поражением, я рассеянно делаю несколько последних ходов, с непристойной поспешностью подставляю короля под карающий меч и торопливо покидаю оранжерею. Голос Себастьяна Белла затихает у меня за спиной.

Как было велено, Каннингем дожидается меня в библиотеке. Он сидит на краешке кресла, в руке зажат чуть подрагивающий лист бумаги – написанное мной послание. Завидев меня, он встает. Торопясь уйти из оранжереи, я переоценил силу своих легких и теперь задыхаюсь; воздух с хриплым свистом вырывается из натруженной груди.

Камердинер не бросается мне на помощь.

– Как вы узнали, что́ произойдет в гостиной? – спрашивает он.

Я пытаюсь ответить, но горло пропускает либо слова, либо воздух, но не то и другое одновременно. Выбираю воздух, глотаю его полной грудью, с жадностью, как все, что делает Рейвенкорт, и смотрю в приоткрытую дверь кабинета. Я надеялся увидеть, как Чумной Лекарь беседует с Беллом, но безуспешная попытка предупредить Эвелину о грозящей ей опасности отняла слишком много времени.