Стюарт Тёртон - Семь смертей Эвелины Хардкасл

Проходит час. Моему взгляду по-прежнему не за что зацепиться.

Рассказ Стэнуина вполне однозначен, но не объясняет, почему прошлое требует принести в жертву еще одного отпрыска семейства Хардкасл. Непонятно также, кто за этим стоит и чего добивается. Я надеялся прояснить хоть что-то на месте преступления, но озеро не желает делиться своими секретами – с ним нельзя договориться, его нельзя запугать.

Продрогший до костей, я готов отказаться от своей затеи, но Раштон тянет меня к пруду. Взгляд сыщика проницательнее взглядов моих прочих воплощений, он ищет очертания и их отсутствие. То, что я помню о пруде, Раштона не устраивает. Он хочет увидеть все сам. Засовываю руки в карманы, стою на берегу, вода лижет подошвы ботинок. Моросит дождь, поверхность пруда рябит, капли с плеском разбиваются о ряску.

В отличие от всего остального, дождь постоянен. Он струится по лицам Белла и Эвелины, по окнам сторожки, где спит дворецкий и где томится связанный Голд; Рейвенкорт сидит в спальне, слушая шум дождя, и ждет возвращения Каннингема, а Дарби… Дарби, к счастью, все еще без сознания. Дэвис либо спит посреди дороги, либо бредет в особняк, но, так или иначе, дождь поливает и его. И Дэнса, который, сжимая ружье, неохотно пробирается сквозь лесную чащу.

А я стою на том самом месте, где сегодня вечером Эвелина прижмет дуло серебристого пистолета к животу и нажмет на спусковой крючок.

Я вижу то, что увидит она.

Пытаюсь понять.

Убийца заставил Эвелину совершить самоубийство, но зачем ему понадобилось, чтобы она сделала это на балу, а не у себя в спальне?

«Чтобы это случилось у всех на виду».

– Тогда уж лучше посреди бальной залы или на сцене, – бормочу я.

Нет, все это чересчур нарочито.

Раштон расследовал десятки убийств. Все они – результат опрометчивых, необдуманных действий. После тяжелых дневных трудов мужья топят свои горести в вине, ввязываются в драку или ссорятся с женами, а жены, не выдержав постоянных побоев, хватаются за кухонный нож. Смерть настигает свои жертвы и в темных закоулках, и в чисто убранных гостиных с кружевными салфеточками на мебели. Поваленное дерево, проломленная крыша, выскользнувший из рук молоток – все несет гибель. Люди погибают быстро либо по невезению, либо по своей вине. А здесь убийство совершается у всех на виду, в присутствии чуть ли не сотни гостей в бальных платьях и фраках.

В чьем порочном рассудке зародилась мысль превратить убийство в спектакль?

Направляюсь к особняку, вспоминаю, каким путем Эвелина шла к пруду, как она, пошатываясь, будто пьяная, скользила от света к тьме; представляю серебристый пистолет у нее в руках, выстрел, тишину и медленное падение в воду под грохот фейерверка.

Зачем нужен пистолет и револьвер, когда достаточно одного?

«Убийство, которое не выглядит убийством».

Так охарактеризовал его Чумной Лекарь. А что, если… Цепляюсь за обрывочную мысль, вытаскиваю ее из темноты на свет, рассматриваю странное, очень странное предположение.

Оно подходит больше всего.

Кто-то касается моего плеча, и я, вздрогнув, едва не падаю в пруд. К счастью, Грейс хватает меня за руку, обнимает. Должен признать, что это очень приятное ощущение, особенно когда я оборачиваюсь и встречаю любящий, чуть насмешливый взгляд синих глаз.

– Что вы здесь делаете? – взволнованно спрашивает Грейс. – Я вас повсюду искала. Вы не пришли на обед.

Она пристально глядит мне в глаза, и я не могу понять, что она там ищет.

– Я решил прогуляться, – говорю я, чтобы ее успокоить. – Пытался представить, как здесь все выглядело раньше.

Она недоверчиво смотрит на меня своими чудесными глазами, моргает, берет меня под руку, согревает теплом своего тела.

– Сейчас уже и не вспомнить, – задумчиво произносит она. – Гибель Томаса омрачила все приятные воспоминания о Блэкхите.

– Вы в тот день здесь гостили?

– Неужели я вам не рассказывала? – удивляется она, кладя голову мне на плечо. – Я была совсем маленькой. В тот день здесь были почти все нынешние гости.

– И вы стали свидетельницей убийства?

– Нет, что вы! – вздыхает она. – Эвелина отправила всех детей на поиски сокровищ. Мне было лет семь, я ровесница Томаса, а Эвелине было десять. Она вела себя как взрослая, и ей поручили за нами присматривать. – Она погружается в воспоминания. – Сейчас-то я понимаю, что ей больше всего хотелось кататься верхом, но тогда мы с радостью согласились на ее предложение и весело носились по лесу, разыскивая спрятанные клады. А потом Томас куда-то сбежал, и мы его больше не видели.