Чеви Стивенс - Никогда тебя не отпущу

– Собиралась усыпить меня, как Эндрю.

Я мычу под лентой, протягиваю руки в знак мольбы, затем показываю на свой рот, умоляю его глазами: «Сними скотч! Дай мне сказать, пожалуйста! Я смогу объяснить!»

Он бросает набор в сумку.

– Мы оба знаем: если я сниму ленту, ты начнешь визжать.

Маркус все еще думает, что дети в доме. Он не проверил спальни, вот почему он так неторопливо двигается. Думает, что у него еще есть время. Что он будет делать, если услышит сирены?

Он засовывает руку в карман, что-то звенит, когда он ее вынимает. Ключи. Он садится на корточки напротив сундука. Я могу видеть только верх его бейсболки, но слышу щелчок предохранителя, и голова моя идет кругом. Он встает, у него в руках пистолет.

Я сильнее прижимаюсь к изголовью, держу руки перед собой. Трясу головой, издаю животные звуки, пытаясь отдышаться.

Не глядя на меня, он кладет пистолет в карман, потом снова наклоняется и еще что-то вытаскивает из сундука. Это фотоальбом с белой атласной обложкой.

– Элизабет любила этот дом. – Он медленно листает альбом. – Мы ездили сюда почти каждые выходные. – Он прикасается к одному из фото чуть ли не с трепетом, его рука скользит по поверхности. – Я слышал, что женщины начинают сиять во время беременности, и я всегда думал, что это миф, но когда мы узнали, что она наконец забеременела, она словно вспыхнула сотнями свечей.

Элизабет была беременна? Нет, как это могло случиться? Об этом не писали в газетах, ничего подобного не всплыло на суде. Полиция не знала?

– Я не говорил, что она была на третьем месяце. Возможно, его тогда посадили бы на более длительный срок. – Он отправляет альбом обратно в сундук, закрывает крышку и кладет сверху руку. – Ее прах находится здесь, вместе с ее свадебным платьем, с пинетками, которые она купила для ребенка, – розовыми. Она была уверена, что это будет девочка. – Он смотрит на меня. – Меня известили, когда освободился Эндрю. Я не собирался пристрелить его сразу, как только он вышел из тюрьмы, – слишком легкая смерть. Он должен был прочувствовать, чтобы все стало на свои места: свобода, семья, – а потом я собирался все это отнять.

Маркус пристально смотрит мне в лицо, радуясь при виде моих слез. Он наслаждается, раскрывая свой продуманный план, восхищается своей гениальностью.

– Ты мне все рассказала. Ты рассказала мне о своем браке, и я это использовал. Ты даже позволила мне подсмотреть пароль сигнализации. Письма Софи мне рассказали еще больше. Ты знаешь, она хранила их у себя под комодом.

Он обыскал каждый дюйм моего дома. Маркус знал все о моей дочери, о нашем доме, обо всех ящиках и углах. И это я впустила его.

– Я наблюдал за ним в Виктории, как он жил день за днем, как веселился с парнями со своей работы, как наслаждался своей жизнью . – Он выплевывает последние слова. – Потом я увидел, как он покупает билет на самолет. Он собрался в Догвуд-Бэй. Так и настал мой час. Ты думала, что он преследует тебя, в конце концов даже Софи поверила в это. Полиция обвинила бы его и в вашей смерти.

Меня уже не беспокоит то, что я связана: эта правда стягивает меня сильнее, чем скотч. Все это время, все эти месяцы и дни он планировал убить меня и Софи. Я откидываюсь назад, придя в себя от этого удара, от этой информации. Меня снова трясет, меня охватывает безудержная паника.

– К тому времени ты мне уже доверяла. Я собирался подстроить все так, будто он выследил тебя в Ванкувере и убил, но потом он застал меня в твоем доме.

Все становится ясно. Я вижу, как они с Эндрю стоят вверху на лестнице. Вижу, как они дерутся. Понимаю, как Эндрю любил Софи. Как он любил меня.

– Я все еще был охренеть как зол. – Впервые я слышу от него бранное слово, и эта грубость усиливает мой ужас. – В чем смысл его смерти? У меня ничего не осталось. Я каждую секунду каждого дня думал об Элизабет. Потом тебе пришлось куда-то переезжать, и это показалось мне неким знаком. Почему бы мне не принять его семью? Он разрушил мою. Я уже почти поверил, что смогу жить заново. Но потом ты рассказала мне об этих таблетках… – Он смотрит мне в глаза. В этом взгляде было все: отчаяние, ярость. Лишь никогда не было меня.

Я сгибаюсь, перекатываюсь на колени, прижимаю руки к сердцу, умоляя его. Я рыдаю, пытаюсь стонать и мычать: «Прости. Прости. Прости».

Он оглядывается, делает глубокий вдох, словно с удовольствием вдыхает запах стен, запах воздуха.

– Я буду скучать по этому дому, но время пришло. Пора со всем этим покончить. Вот единственный ответ. – Плавным движением он вскидывает сумку себе на плечо и снова смотрит мне в глаза. – Я сейчас подожгу этот дом. Это произойдет быстро – вы задохнетесь от дыма.