Эли Ленд - Хорошая я. Плохая я

– Она пришла ко мне недавно, сказала, что увидела кое-какие записи про тебя, когда искала в моем кабинете книгу. Я начал было говорить ей, что это вымысел, но она очень расстроилась, сказала – для тебя всегда твои пациенты на первом месте. Я не мог ей больше врать, я просто не хотел и все рассказал ей, но мы договорились, что она никому ничего не скажет, и она никому ни слова не сказала – по крайней мере в школе, только Сэму.

– Простите, Майк.

– Ты сто раз говорила это с тех пор, как мы знакомы. За что именно ты просишь прощения сейчас?

Он не ждет моего ответа, он обращается не столько ко мне, сколько к самому себе. Пытается все разложить по полочкам в своем уме. Навести порядок, рассортировать по папкам. И, в конце концов, убедить себя, что он не совершил ошибки. Такой чудовищной ошибки.

– Знаешь, у нее был план выдать тебя. Здесь есть письмо Сэму, последнее письмо, которое она отправила после уроков в день своей смерти. Она купила телефон без абонентской платы и собиралась разослать всем анонимные сообщения, рассказать, кто ты такая. Черт возьми, ну как я мог проглядеть, что она настолько несчастна?

– Вы не виноваты, Майк.

Слабый кивок, он еле кивает головой, но все же реагирует на мои слова. Снова пялится в ноутбук своей дочери, потом переводит взгляд на ее фотографии. Я начинаю плакать, мне тяжело видеть все это. Урон, который я причинила их семье, как террорист какой-нибудь, который все время меняет обличья.

Заметив, что я плачу, он бросает:

– Обычно ты очень хорошо скрываешь свои чувства.

– Что вы хотите сказать?

– Когда тебя травят, это же сильно ранит, причиняет большие страдания. Вызывает злость. А ты ни разу не подала виду. Я понимал, конечно, что вы с Фиби не закадычные подруги, но я никогда не замечал между вами особой враждебности, особых проблем.

Он лжет себе. Замечал, конечно, так же, как замечает, что Саския барахтается в своих эмоциях. Алкоголь, возбуждение, депрессия. И снова по кругу. Алкоголь, возбуждение, депрессия. Этот долбаный Изумрудный город, который он пытался изобразить у себя дома. Если бы он был честен с собой, если бы у него хватило смелости, он бы сознался, что ему выгодно было не замечать, не признавать того напряжения, которое существовало между мной и Фиби. Просто тогда он хотел, чтобы я оставалась в доме, тогда я требовалась ему. Доступ к моим мозгам – редкая удача, один шанс на миллион, который может в другой раз не выпасть. Женщины-убийцы, как я уже говорила, большая редкость.

– Мы скрывали это от вас, обе.

– Я должен был это разглядеть. Но весь с головой ушел в работу, будь она проклята, и еще эта…

– Книга обо мне.

Он кивает, говорит – да, но какой ценой?

– Вы из-за того мучаетесь, что вам кажется, будто нужно было меньше времени уделять мне, а Фиби больше?

Он откидывается на спинку кресла, прирастает своей кожей к его коже. Я знаю, каково это, когда не хочешь говорить о чем-то, а к тебе пристают с вопросами. Никто не хочет говорить о том, в чем действительно виноват.

– Фиби вас очень любила, Майк. Я видела это.

Он трясет головой, теперь наступила его очередь плакать.

– Да, любила. Клондин говорила мне на вечеринке у Мэтти, что Фиби обожает вас, считает вас лучшим отцом на свете.

– Как это возможно, я был всегда слишком занят, вечно занимался тем, что решал чужие проблемы.

– Именно это ей в вас и нравилось. То, что вы пытаетесь помочь людям, спасаете их.

Мои слова, как целительный бальзам, умащивают рану, которую причиняют ему его потеря, его вина. Буквально на глазах партия начинает переламываться в мою пользу. Я встаю, подхожу к его столу, наливаю еще виски. Выпейте, говорю я, будет легче. Он выпивает, он привык к тому, что я помогаю ему. Я приложила немало сил в последнее время, чтобы и он, и Саския не могли обходиться без меня. Не хотели обходиться без меня. Он смотрит на меня, когда я сажусь обратно. Беру синюю бархатную подушку, которую он положил на это кресло во время нашего первого сеанса. Держу ее, прижимаю к груди. Этот стимул вызовет у него привычную реакцию, напомнит ему, что я еще ребенок, существо, которое нуждается в любви и заботе. В руководстве. Я активизирую его желание, его потребность быть нужным. Под дорогими сорочками прячется комплекс героя. Гордыня. Падать с этой высоты, если обращаешься с особями вроде меня, неправильно, очень больно.

– Я наговорил тут много лишнего, Милли. Прости меня. Я думал, что во всем разобрался, думал, что все понял.