Сергей Петросян - Терапия для янычара

— Лариса? — удивился Шакиб. — Среди сестер такой нет. Впрочем, не знаю — они же здесь меняют имена.

— А те ребята, что ночью прибыли — тоже из Сирии?

— Нет, это христиане из Ирака. Им там хуже всего приходится. Все готовы отдать, чтобы вырваться.

— И куда их теперь?

— Не знаю… Через пару дней придет другая машина и их увезут. За кого-то родственники заплатят, а кто-то будет отрабатывать долг много лет. На подпольной фабрике в Польше или на рыбной ферме в Норвегии. Все, давай работать, а то вон Сулейман идет, — Шакиб схватил кирку и начал энергично колотить по штукатурке.

Сулейман остановился посреди двора и стал исподлобья наблюдать за работой. Миша не отставал от напарника, и так же бойко сбивал старое покрытие с кирпичной кладки, но чувствовал себя ужасно неуютно под буравящим взглядом. Наконец, не выдержав, он повернулся, кивнул Сулейману и приветливо улыбнулся. Араб недовольно поморщился и зашагал прочь.

До обеда работали без перерывов, так что снова начать разговор удалось только ближе к вечеру, когда они стали убирать валявшиеся куски штукатурки. Миша обратил внимание, что в бараке арабы практически не общались друг с другом. Вместе молились, а в быту обходились короткими репликами. Шакиб, видимо, соскучился по нормальному человеческому общению, поэтому, когда услышал предложение: «Пошабашим?», сразу же согласился и первым начал разговор:

— А ты, Михаил, откуда?

— Я из Питера.

— Красивый город, — Шакиб мечтательно улыбнулся. — Я там был на экскурсии. С любимой девушкой приезжал из Минска. Помню, гуляли ночью, смотрели на мосты… А ты сюда как попал?

— Да я и сам толком не понимаю. У меня в квартире убили девушку, и мне пришлось бежать. По-русски это называется «подставили».

— Понимаю. Меня ведь тоже подставили.

Помолчали. Каждый думал о своем.

— Слушай, почему вы с земляками в бараке не общаетесь? — прервал затянувшуюся паузу Миша.

Шакиб развел руками:

— Нельзя. С каждым по отдельности поговорили и предупредили — никаких рассказов о прошлом, о семье, о друзьях. С сестрами не разговаривать, письма и телефоны запрещены. Двое из ребят обо всем докладывают Сулейману. Если ему что не понравится — увезут в лес на тачке…

— А что там под поленницей за укрытие?

— Здесь во время войны у немцев командный пункт был. Так что под поленницей — бронеколпак, а под землей бункер. И маскировку под «стог» тоже немцы придумали.

— То-то я думаю — что дрова так странно сложены. А ты откуда все это знаешь?

— Сестра Агафья рассказывала, когда я стены в кельях красил. А потом матушка заметила, что мы общаемся, и услала ее куда-то. Еще в прошлом году.

— И давно ты здесь?

— Нет, два года только.

— Два года! — не поверил Миша. — Ты здесь два года просидел? Это же как в тюрьме!

— На Востоке другое отношение к времени, — усмехнулся Шакиб. — Мы умеем ждать. Молиться и ждать…

* * *

Хотя при посторонних Шакиб держался с Мишей демонстративно отстраненно, их общение, видимо, не осталось незамеченным. На следующий день, когда Михаил собрался опять напроситься в напарники к новому приятелю, Сулейман отрицательно покачал головой и, показав пальцем на него и на маленького худого Казима, повел их за собой в сестринский корпус.

С торца здания был оборудован вход с навесом в отдельное помещение. Судя по одинаковым кабинетам с казенной мебелью и компьютерам на столах, это была административная часть или бухгалтерия монастыря. Работа оказалась нехитрая — надо было обдирать старый линолеум в коридоре. Аккуратно сняв плинтус, они начали отрывать приклеенное по периметру старое покрытие от фанерной основы. В свое время строители не пожалели клея, и линолеум не хотел сдаваться, оставляя куски плоти на фанере. Казим сбегал за стамесками, и они принялись отскребать остатки пластика. Когда по коридору проходили сестры, маленький араб прекращал работу, вскакивал на ноги, прижимался к стене и низко опускал голову. Миша вежливо здоровался, не вставая с колен, но монахини, видимо следуя данной инструкции, даже не поворачивались в его сторону. «Ваше дело». — решил он тоже перестал реагировать на проходящих.

Двигаясь вдоль стены, он постепенно добрался до дверного проема, и, чтобы было удобнее поддевать край линолеума, толкнул дверь плечом. В коридоре сразу стало светло и радостно от солнечного света, льющегося из кабинета. Миша заглянул внутрь: светлые обои, книжные шкафы с канцелярскими папками, офисный стол. Сидя на корточках, он сразу заметил электрическую розетку под столом и воткнутое в нее зарядное устройство для телефона. Осторожно оглянулся на Казима — тот усердно скреб фанеру стамеской, не поднимая головы. Миша на четвереньках метнулся к столу и успел прочитать заветную надпись Nokia на черном торце зарядки. Так же быстро вернулся назад и продолжил работу. Ларисин телефон остался в куртке, а куртка висела на вешалке в вагончике. Больше такая удача могла и не повториться. Что же делать? Тронув араба за плечо, он скорчил кислую физиономию и сделал ладонью крутящее движение в районе живота. Казим пожал плечами и снова принялся за работу. Миша вышел на улицу и огляделся. Ни Сулеймана, ни матушки не было видно. Туалет для туристов находился метрах в пятидесяти — между сестринским корпусом и монастырской стеной, но он припустил в обратную сторону, к бытовке.