Евгений Башкарев - Дедушка, не спи!

— Почему он спрыгнул с крыши?

Дедушка вздрогнул. Его рот раскрылся, будто выпроваживая беса. Шея вытянулась, как в предсмертной судороге, и я подумал, что его начнет трясти до тех пор, пока в палату не прибежит врач и не сделает укол. Но дедушка лишь откашлялся. Вдохнул и проговорил:

— Он не прыгал с крыши… — на его лице застыл последний закат того, что случилось в тот год. — Я столкнул его.

Я увидел, как сжимаются его кулаки, натягивая простыню.

— Я столкнул его, потому что не смог стерпеть его выходок, — последовала минута молчания. — Я был… так зол. На него, потому что он был уродом роты, на себя, потому что не мог его воспитать. Он вынимал из меня душу. От одного взгляда на него меня трясло. Я его ненавидел больше, чем талибов и моджахедов. На войне я бы с удовольствием задушил бы его своими руками, но здесь, в академии, это было против правил. Мне захотелось избавить от него роту. И я придумал план.

Дедушка помолчал, давая мне сосредоточиться.

— Вопреки своей безбашенности, этот черт отлично разбирался в электронике и электротехнике. Я сказал ему, что хочу установить антенну, и подключить ее к телевизору. Сначала он послал меня на хер, но я сказал, что оплачу его работу дорогим виски и больше не буду ни к кому переселять. Конечно, на такие условия он согласился. Я специально выбрал ветреную погоду, чтобы никто не слышал наши голоса на крыше. Если ветер дует с гор, все звуки уходят прочь, не достигая балконов пятого этажа. Кроме того, я вызвал его ночью. Сам знаешь, какого наказание, если кто-нибудь заметит на крыше посторонних. Меня выгонят с работы, а его из корпуса. Он тоже это понимал, и глупых вопросов не задавал.

Дедушка мотнул головой, словно прогоняя муху.

— Мы поднялись на крышу, он стал разматывать провода, зачищать их. А я дождался, пока он влезет на парапет и столкнул его. Он умер мгновенно. Те, кто летит с пятого этажа вниз головой на старый асфальт, долго не мучаются. Я замел все следы. Никакой антенны, никаких проводов, ничего. Когда я зашел в роту, мои дневальные уже были на ногах. Ночью никто ничего не видел. Один из курсантов роты судоводителей курил в туалете и услышал жесткий шлепок. Он поднял на ноги свой наряд, а потом и весь корпус. Это единственное, что удалось прояснить милиции по горячим следам. Я передал через старшин взводов, чтобы все курсанты на допросах не скрывали о невменяемости мальчишки. Он был психом, и эта правда стерла последние следы моей причастности к делу. Через несколько недель расследования милиция все списала на суицид.

Дедушка хотел перевернуться на бок, но это ему не удалось. Он заохал. Болевые ощущения вернулись. Судорога пронзила ногу. Я хотел бежать за врачом, но он остановил меня. Пару минут он терпел боль. Как только ему стало легче, сухие губы разжались.

— Он преследует меня повсюду. Иногда он сидит в моем кабинете, иногда ходит по казарме, иногда поднимается на крышу, и как только видит меня с парапета, начинает махать руками. Я чувствую, что он ждет меня. Клянусь Богом, который позволил мне пережить войну, он хочет, чтобы я открыл эту правду людям. Я знаю, что он причастен к пожару в моей роте. Знаю, что он заставил Самедова накинуть на шею петлю. Я все знаю! — он закашлялся.

Я поправил одеяло на его кровати. Дедушка кашлял, его грудь вздрагивала, боль медленно просыпалась, точно почуяв утро. Когда кашель прошел, он уставился в потолок. Я не знал, что он там видел. Может быть, мальчишка сейчас стоял напротив меня и разглядывал командира роты так же, как он разглядывал нас на утренних осмотрах. Седые волосы всклочено лежали на его висках, и я подумал, что будь дедушка в силах, он бы их поправил. Когда сил говорить не осталось, он заснул.

Больница оживала после ночи. Коридоры постепенно наполнялись шумом. Шаги, голоса, хлопки дверей, эхо и прочие звуки разлетались по палатам, выдергивая пациентов из сна. Первыми к своим обязанностям приступали уборщицы, за ними в коридорах появятся медсестры с капельницами и полотенцами, а еще позже придут врачи и начнется очередной день. Для кого-то он будет тяжелым, для кого-то обычным, а для кого-то последним. Больница, такое место.

Я подошел к окну и глянул вдаль. Светало. Город просыпался. Дороги наливались потоком машин. «Как быстро прошла эта ночь», — подумал я и приоткрыл окно. Прохладный воздух ворвался в палату. Дедушка не пошевелился. Он спал, насколько позволяла ему боль и воспоминания.

Через несколько часов пришел отец и сменил меня.