Евгений Башкарев - Дедушка, не спи!

Насколько бой был равным, толпа судила сама. Но тот факт, что бой был недолгим, я видел своими глазами. Девятиклассник даже не успел сделать шаг назад, когда его накрыла череда безжалостных ударов. Чем славился Волдырь, тем он и победил. Он всегда бил кулаками, никаких захватов. Все резко, грубо и сильно. С кем бы он ни дрался, на лице противника всегда была кровь.

Девятиклассник свернулся в клубок, а Волдырь поднял брошенный портфель, застегнул рубашку и, сунув в рот сигарету, вместе со своими товарищами покинул поле боя еще до того, как толпа начала разбредаться. Он уходил той же походкой, которой шел сюда, и до меня дошло, что ярость и желание кого-то избить совершенно не меняют его внешнего настроения. Волдырь был одинаково отчеканенной с обеих сторон монетой. Так хладнокровно, не чувствуя усталости и не зная боли, он бил всех, кто стоял у него на пути. Больше всего меня удивляло то, что ни преподаватели, ни родители тех детей, которых он побил, не поднимали никакого шума.

Волдырь с друзьями скрылся за углом школы. Дорога оттуда окольными путями вела на стройку за универмагом.

Вечер выдался теплым и безветренным. До восьми часов я просидел за сочинением по литературе на тему «Почему для Катерины самоубийство — единственный выход» по драме Островского. С помощью трех вариантов «готовых сочинений» мне удалось написать одно неплохое. Я написал бы лучше, если бы прочитал пьесу и имел свое мнение, но школьную литературу я не любил, равно как и учительницу, которая ее преподавала. Хотя читать мне нравилось, и я имел несколько предпочтительных писателей, к сожалению, их не проходили в школе. А то, что нам навязывали, никогда не приносило мне удовольствия. Отсюда и такое отношение.

Сочинение было почти готово, когда в окно постучали.

Мама ничего не услышала, и я счел это добрым знаком. В соседней комнате за занавесками шел сериал про любовь, и мама была поглощена событиями фильма еще больше, чем я — внезапным стуком.

Я включил свет на крыльце и вышел за порог. Над калиткой появилась голова Рамилки.

— Пойдем со мной, — прошептал он. — Есть разговор.

Мы перешли улицу и скрылись от света. Возле двора Сабины росли густые кусты, где девочка зажималась с друзьями после дискотеки. Там же находилось старое бревно, за которым каждый из нас когда-нибудь да прятался. Рамилка отвел меня туда, усадил на бревно и сказал:

— Дым идет!

Я почувствовал, как сжался живот.

— В доме никого, — договорил Рамилка. — ТОЧНО НИКОГО! Везде темнота. Я обошел дом вокруг.

— Заходил внутрь?

— Издеваешься?! — прыснул он. — Конечно, нет!

— Тогда, откуда такая уверенность? На окнах ставни.

— Хочешь удостовериться сам? — Он вытянул руку и указал в сторону угла. — Идем.

Рамилка меня настораживал. Сегодня он не был настроен веселиться, и я не видел в нем родного азарта. Все, что демонстрировал мой друг, граничило с фразой: «Верь мне! Что-то происходит».

Я отправился за ним.

— Ты помнишь, как в прошлый раз из печи вывалилась груда тлеющих бревен?

— И пепел!

— Может, сквозняк снова раздул в них огонь? — мне пришла в голову такая идея, потому что костры, которые мы жгли по осени в огородах, иногда не затухали по несколько дней.

— Чушь! — отбросил он. — Это было почти неделю назад! Бревна не могут хранить жар так долго!

— Значит, сегодня кто-то распалил камин и ушел? Что в этом странного?

— Все странно. — Рамилка прибавил шагу. — Кто мог туда зайти? Если бы дом выставили на продажу, на заборе появилась бы вывеска.

Я задумался.

— Чтобы пробраться в дом, вывеска не нужна. Мы сами это доказали.

— Верно! Только на нашей улице нет чумовых парней, кроме нас! Это полтергейст, Дэн! Клянусь дьяволом, печка задышала не просто так!

Мы приблизились ко двору проповедника и остановились в двух метрах от синего забора. Робкое чувство несоответствия нарушало общую картину дома. Любой прохожий не обратил бы на нее никакого внимания, и только мы с придыханием смотрели на дым, кольцами вырывающийся из трубы. В остальном дом был блекл, холоден и недвижим, как могила на кладбище.

— Что будем делать?

— Я не знаю, что со мной происходит, но я хочу увидеть это привидение, — твердил Рамилка. — Я боюсь, но хочу, понимаешь?! Это как прыгнуть с парашютом.

— Понимаю, — ответил я.

От переизбытка чувств его трясло. Рамилка потерял ход времени. Он смотрел на дым завороженными глазами, но по-прежнему не решался подступить к дому.