К Тюдор - Меловой человек

Ничто из этого не стало для меня таким уж шоком. Майки и в детстве был башковитым. А еще — креативным. Умел видеть суть. Наверное, в работе все это ему пригодилось.

В письме он упоминал о проекте, над которым работал в тот момент. Говорил, что это «взаимовыгодное дело». Уверен, он не затевает какую-нибудь встречу одноклассников или вроде того. Честно говоря, на ум приходит только одна причина, по которой Майки мог внезапно решить связаться со мной после всех этих лет. Все равно что воткнуть тупой нож в ржавую мятую банку, полную гниющих червей.

Я не говорю об этом Гаву и Хоппо. Потираю пульсирующую от боли щеку и оглядываю бар. Людей примерно на четверть зала. Почтенные джентльмены быстро отводят взгляд и утыкаются в свои пивные кружки и газеты. В любом случае кому они стали бы жаловаться на шум? Не станет же Гав выбрасывать сам себя из бара за дебош.

— Как вы узнали? — спрашиваю я.

— Хоппо его видел, — говорит Гав. — На главной улице, среди бела дня. Он стал еще уродливее, чем был.

— Понятно.

— Он обнаглел настолько, что полез здороваться. И еще сказал, что приехал к тебе. Страшно удивился, что ты ничего об этом не говорил.

Я чувствую, как теперь уже во мне поднимается волна гнева. Старый добрый Майки, только он один умеет так все испортить.

Барменша приносит мою кружку с пивом и столь небрежно ставит ее на стол, что оно частично выплескивается.

— Милая девушка, — говорю я Гаву. — И характер прелесть.

Гав нехотя усмехается.

— Прости меня, — повторяю я. — Я должен был рассказать.

— Да, мать твою, должен был! — ворчит он. — Мы же друзья, разве нет?

— Почему ты не сказал? — спрашивает Хоппо.

— Потому что он просил меня этого не делать. До того, как мы с ним поговорим.

— И ты повелся?

— Презумпцию невиновности никто не отменял.

— Зря я тебя ударил, — говорит Гав и отпивает диетической колы. — Просто вышел из себя. Увидел его… и как будто все вернулось.

Я смотрю на него. Никого из нас нельзя назвать поклонником Майки Купера, но Гав ненавидит его намного больше, чем все мы. Нам было семнадцать. Шла вечеринка. Я не захотел туда идти, или меня не пригласили, не помню. Майки явился туда с девчонкой, с которой встречался Хоппо. Произошел скандал. А затем Гав здорово нажрался, и все уговорили Майки отвезти его домой… Вот только до дома они так и не добрались, потому что Майки по пути слетел с дороги и врезался в дерево.

Он неделю пробыл в коме и вышел из нее, пусть даже и чудом. А Толстяк Гав заработал несколько переломов позвоночника в жизненно важных местах. Лечению они не подлежали. С тех пор он оказался прикован к инвалидному креслу.

Как выяснилось в итоге, Майки был чертовски пьян в ту ночь, несмотря на все его заверения, что он не пил ничего, кроме диетической колы. Гав и Майки не разговаривали с того самого дня. И нам с Хоппо хватало мозгов не поднимать эту тему.

В жизни можно изменить многое — вес, внешность, даже имя, но есть и другие вещи, которые никак не изменить, и не важно, как сильно ты этого хочешь, как часто мечтаешь об этом или как много для этого работаешь. Именно оно нас и закаляет — не то, что мы можем изменить, а то, что не можем.

— Ну и? — спрашивает Гав. — Зачем он вернулся?

— Он точно не сказал.

— А что сказал?

— Упомянул какой-то проект, над которым работает.

— И все? — спрашивает Хоппо.

— Да, все.

— Мы не о том говорим, вам так не кажется? — вставляет Гав. Он переводит взгляд с меня на Хоппо и обратно, его голубые глаза сверкают. — Говорить надо о том, что мы будем с этим делать.

Когда я возвращаюсь, в доме пусто. Хлоя ушла — на встречу с друзьями или на работу. Я не успеваю за ней уследить. Она работает в каком-то магазинчике альтернативной одежды в «Боскомбе», и выходные у нее не фиксированные. Наверняка она говорила мне об этом, но память у меня уже не так хороша, как была когда-то. Меня это беспокоит — намного больше, чем должно.

Память моего отца стала подводить его годам к пятидесяти. Он стал забывать какие-то мелочи — те, которые, в общем-то, забывают все люди. Он забывал, куда положил ключи, или начинал класть вещи в какие-то странные места, например пульт — в холодильник, а бананы — на полку в шкафу, туда, где мы хранили пульты. Забывал конец предложения, которое сам же и произносил, путал слова. Иногда я замечал, как отчаянно он пытается подыскать нужное слово и в конце концов заменяет его каким-нибудь подобным.

Когда ситуация ухудшилась и болезнь Альцгеймера вступила в полную силу, он стал забывать дни недели. Особенно он испугался в тот момент, когда не смог вспомнить, какой день следует за четвергом. Название последнего рабочего дня — как же оно его мучило! Я до сих пор помню панику, которая появилась в тот момент в его глазах. После того как он забыл нечто, настолько обычное и знакомое всем с самого детства, — вот тогда-то он и вынужден был признать, что дело тут вовсе не в рассеянности. Все куда серьезнее.