К Тюдор - Меловой человек

В полиции подумывают о том, чтобы возобновить дело Элайзы Рэнделл. Судебная экспертиза продвинулась вперед, можно сделать анализ ДНК и провернуть другие трюки, которые любят показывать в криминальных сериалах. И доказать, что именно пастор виновен в ее убийстве. Но я не жду их вердикта, затаив дыхание. Проведя ночь в лесу, где руки пастора сомкнулись на моей шее, я планирую еще долго дышать полной грудью.

Хоппо почти поправился. Ему даже пришили на место ухо. Не сказать, чтобы вышло идеально, и теперь он отпускает волосы. С рукой все сложнее. Они сделали все, что могли, но нервы — хрупкая субстанция. Ему сказали, что со временем он сможет частично восстановить управление этой конечностью. Наверное. Пока рано судить. Толстяк Гав утешает его по-своему: говорит, что Хоппо теперь может парковаться где ему вздумается. А для дрочки у него остается вторая рука.

В течение нескольких следующих недель журналисты осаждали весь город и меня в частности. Я не хотел с ними общаться, но Толстяк Гав согласился дать интервью. И несколько раз упомянул в нем свой бар. Когда я заглядывал туда в последний раз, там яблоку было негде упасть. Ну хоть что-то хорошее произошло.

Моя жизнь постепенно вернулась на прежние рельсы. За исключением кое-каких деталей. Я позвонил в школу и сказал, что не вернусь после осенних каникул. А потом позвонил риелтору.

В мой дом явился лощеный парень с модной стрижкой и в дешевом костюме. Огляделся. Я молчал и не сказал ни слова, пока он шатался по комнатам, заглядывал в шкафы, простукивал половицы, издавал возгласы «М-м-м…» и «Ух ты!» и рассказывал о том, что за последние несколько лет цены на недвижимость взлетели до небес. И хотя дом неплохо бы «проапгрейдить», он был готов назначить цену, от которой мои брови медленно уползли на лоб.

Через несколько дней после этого перед моим домом появилась табличка «Продается».

Я надеваю свой лучший черный костюм, приглаживаю волосы и аккуратно повязываю на шею темно-серый галстук. Уже собираюсь уходить, как вдруг слышу стук в дверь. Секунду я сомневаюсь, а затем быстро подхожу к двери и резко открываю ее.

На пороге стоит Никки. Она оглядывает меня с головы до ног.

— Неплохо.

— Спасибо. — Я рассматриваю ее ярко-зеленое пальто. — Я так понимаю, ты не в гости пришла?

— Нет. Я приехала встретиться с адвокатом.

Несмотря на то, что Никки спасла трех человек, ее все равно могли арестовать за убийство отца.

— Не хочешь остаться еще ненадолго?

Она отрицательно качает головой:

— Передай, пожалуйста, остальным, что мне очень жаль, но…

— Уверен, они все поймут.

— Спасибо. — Она протягивает мне ладонь. — Я просто хотела сказать… прощай, Эдди.

Я смотрю на ее руку. А затем делаю то же самое, что сделал когда-то. Много-много лет назад. Шаг навстречу — и я обнимаю ее. Она на секунду напрягается, но затем обнимает меня в ответ. Я делаю глубокий вдох. Теперь она уже не пахнет ванилью и жвачкой. От нее пахнет мускусом и сигаретами. Я не цепляюсь за нее, нет. Я ее отпускаю.

В конце концов мы отступаем друг от друга. Мое внимание привлекает что-то блестящее у нее на шее.

— Ты все еще носишь его? — Я сдвигаю брови.

Она опускает взгляд.

— Да. Он всегда со мной. — Она поправляет маленький серебряный крестик. — Это странно, да? Так цепляться за то, с чем связано много плохого.

— Не обязательно. Некоторые вещи так просто не отпустить.

Она улыбается мне:

— Удачи тебе, Эдди.

— И тебе.

Я смотрю ей вслед, пока она спускается по дорожке и исчезает за углом. Держаться за что-то. Отпускать что-то. Иногда это одно и то же.

Я снимаю с вешалки пальто, проверяю, на месте ли фляжка — она в кармане, — и выхожу за дверь.

Октябрьский воздух, прохладный и свежий, нежно кусает меня за щеки. Я с чувством странного удовлетворения сажусь в машину и завожу мотор. Когда я доезжаю до крематория, становится немного теплее.

Я ненавижу похороны. Да и кто их вообще любит, кроме могильщиков? Но некоторые похороны даже хуже, чем все остальные. Например, когда хоронят ушедших раньше срока. Или младенцев. Кукольный гробик, исчезающий в темной яме. Никому бы не пожелал такое увидеть.

Прочие похороны просто исполнены безысходности. Например, смерть Гвен до сих пор остается шоком для всех. Но, как в случае с папой, когда тебя покидает сознание, тело неизбежно следует за ним.

Соболезнующих не очень много. Гвен многие знали, но друзей у нее не было. Здесь моя мама, Гав и Шэрил, и еще несколько человек, в домах которых она убиралась. Ли, старший брат Хоппо, не смог — или не захотел — вырваться. Хоппо сидит в первом ряду, утопает в слишком большом пальто, его рука перевязана. Он похудел и выглядит старше. Его выписали из больницы всего несколько дней назад. И назначили ему психолога.