Кортни Коул - Ноктэ

Я смотрю на Финна.

— Хватит, Калла. Ты сильнее этого. Может, тебе плевать, но мне — нет. Ты нужна мне. Мне нужно, чтобы ты встала, нужно, чтобы ты была сильной. Можешь поспать ночь, если хочешь, но утром мне нужно, чтобы ты вытащила свою задницу из постели и перестала себя жалеть.

Он суровый, решительный и по-братски заботливый.

Мои глаза наполняются слезами, и я закрываю их.

Слышу, как он, вздыхая, уходит и закрывает за собой дверь.

Я сижу в кресле в комнате сестры и наблюдаю, как она спит. Смотрю на слёзы, струящиеся по её лицу, на её мокрые и спутанные волосы.

Жалкое зрелище.

Её боль причиняет боль мне.

ИсправьЭтоИсправьЭтоИсправьЭто , твердят голоса.

Не могу. В этом-то всё и дело. Я не могу это исправить.

Она хрупкая, напуганная и одинокая, а теперь ещё и сломленная.

Он сломал её.

Нахмурившись, я поднимаю её телефон, чтобы убедиться, что он ей больше не писал. Я уже удалил его предыдущее сообщение: жалкое «я тоже по тебе скучаю».

Да пошёл он.

Пошли они все, кто хочет причинить ей боль.

Я не могу спасти её, если она продолжит страдать.

Но таков мир. Он безобразен и жесток, и вот как я это исправлю. Ответ приходит ко мне совершенно отчётливо. Мир слишком болезненный. Есть только один способ остановить это: исправить.

Исправь это.

Так я и сделаю.

Так я и сделаю.

Исправлю.

Считайте, что уже исправил.

Я говорю это голосам, и, кажется, их это успокаивает, потому что они замолкают на какое-то время, когда я склоняюсь и целую сестру в лоб, а затем заползаю в кровать позади неё.

Есть способ. Только один Только один Только один .

Исправить это.

Комнату заливает солнечный свет, и я просыпаюсь, чувствуя себя… снова живой.

Не знаю, по какой причине.

Может, из-за негодования Финна, его мольбы, требований вытащить утром мою задницу из кровати.

Не знаю, что именно помогло, что пробилось сквозь мою жалость к себе, но вот я сижу на краю постели.

Сейчас время обеда, и я встаю.

По дому разносится запах еды, прохожу по коридору и нахожу отца с Финном на кухне.

Сажусь за стол, не говоря ни слова. Я не расчесала волосы и не оделась. Но они оба делают вид, что ничего не замечают.

Финн накладывает мне тарелку и пододвигает её через стол.

— Тебе лучше? — осторожно интересуется он.

Я киваю, глядя на еду, и закидываю в рот ложку.

— Ты пробыла в постели четыре дня, — добавляет он, не сводя с меня глаз.

— Четыре? — Я поднимаю глаза и встречаюсь с ним взглядом, а затем поворачиваюсь к отцу. Папа кивает, старательно сохраняя бесстрастное выражение.

Я снова опускаю глаза.

— Я сильно устала. — И замолкаю, замечая, насколько бескровными выглядят мои руки, держащие вилку. Бледные, тощие, вялые. Мне действительно нужно взбодриться. Подышать свежим воздухом. Перестать быть жалкой. Но сначала…

— Деэр звонил? — Я не могу не спросить.

Они молчат, потом папа кивает.

— И? — Я слышу надежду в своём голосе и ненавижу это.

— И ничего, — твёрдо отвечает он. — Просто интересовался, как у тебя дела. Ты не готова к встрече с ним, Калла. За последнюю пару месяцев ты через многое прошла. Тебе нужно сосредоточиться на себе, а не на Деэре.

Меня пронзает боль, и я отворачиваюсь, смотрю в окно, на пустой гостевой домик Деэра.

Они не понимают. Именно он держал мою голову на плаву эти последние несколько недель. Не знаю, почему я так сильно от него завишу, но я просто завишу. Вот только я прогнала его, поскольку, очевидно, я сумасшедшая.

Я отправляю в рот вторую ложку.

— Спасибо за еду, — говорю Финну. Он кивает.

Я жую и глотаю, стараясь не смотреть на отца. Всё ещё злюсь на него.

Я настолько зла, что лёгкие горят, а горло сжимается.

В рот отправляется третья ложка. Когда я жую, мне кажется, что во рту опилки, и мне ни за что не удастся их проглотить, потому что горло слишком сильно горит, а я не могу дышать.

Какого чёрта?

В замешательстве я смотрю на тарелку. Польская колбаска, квашеная капуста, яблоки… и орехи пекан.

Орехи пекан.

Мои руки тотчас подлетают к горлу, поскольку после трёх ложек оно уже отекло и не пропускает воздух.

Я хриплю, пытаясь вдохнуть. В груди распространяется жар, а все сосуды в лёгких начинают расширяться. Я чувствую, как каждый из них пульсирует в моей грудной клетке, растягивается, набухает.

— Пап, — удаётся прохрипеть мне, вставая со стула. Он бросается вперёд, чтобы подхватить меня, и я падаю в его объятия, пытаясь дышать онемевшими лёгкими.